Г.М. Шиманов
О СОВЕТСКОМ СОЦИАЛИЗМЕ
ВСТУПЛЕНИЕ
Отношение к Октябрьской революции и порождённому ею советскому социализму раскололо русский народ на два враждебных в идейном отношении лагеря. Поэтому холодная гражданская война в нём (или, точнее, в его думающей части) продолжается до сих пор. Продолжается и обессиливает его.
Конечно, русский народ расколот не только в его отношении к социализму. Он расколот и во многих других отношениях. Но отношение к социализму (и, в частности, к советскому социализму) это одна из главных пропастей, разделяющих его сегодня.
Одной из причин того, что полярно противоположные оценки советского социализма порождались в прошлом и продолжают воспроизводиться до сих пор, является неспособность русских умов видеть предмет с разных сторон и в его развитии. Едва ли не каждый видит в советском социализме те его стороны, которые, в силу самых разных обстоятельств, оказались ему ближе и понятнее. А потому и определили его отношение к нему в целом.
Непонимание же иных его сторон объясняется не столько даже простым их неведением, сколько нежеланием признать за ними какую-то важность. Потому что, признав их важность, пришлось бы пересматривать свой уже сложившийся взгляд не только на советскую власть, но и на природу общества вообще. Пришлось бы думать самостоятельно о столь сложном предмете, а это опасно. Это почти то же самое, что оттолкнуться от твёрдого берега и поплыть в неизвестность.
Опасно отступать от уже сложившейся традиции, как советской традиции, так и антисоветской.
Однако не менее важным обстоятельством, определившим раскол в русском народе, было глубокое противоречие в самой советской идеологии. В ней христианская, по существу, мысль о построении справедливого общества оказалась грубо искажённой антихристианским пониманием природы такого общества. И методы его построения оказались тоже грубо искажёнными антихристианским складом ума большевиков.
Этому противоречию в советской идеологии соответствовал и сам человеческий состав участников Октябрьской революции и созидателей советского мира. Он был тоже крайне противоречивым по своему глубинному духовному строю.
В советское время писали (и повторяют иногда теперь), что Октябрьскую революцию совершили рабочие и крестьяне под руководством партии большевиков. И это утверждение в каком-то отношении верно. Но что скрывается за этой фразой? В этом всё дело.
Было бы правильнее сказать, что русских рабочих и крестьян ИСПОЛЬЗОВАЛИ для захвата власти большевиками. Использовали их недовольство своим угнетённым положением. Использовали их стремление к более справедливому обществу. А каким оно должно быть, это справедливое общество, они представляли себе лишь в самых общих чертах в силу своей неграмотности и непривычки думать о высоких материях.
Они оказались хорошим объектом для социалистической пропаганды. Их легко было организовывать и направлять на совершение дел, отвечавших, как им внушали, их классовым интересам.
Из этих двух слагаемых, т.е. профессиональных революционеров-социалистов, с одной стороны, и склонных к крестьянскому социализму рабочих и крестьян, с другой, сложилась движущая сила Октябрьской революции и порождённой ею советской власти.
Подлинных долгосрочных планов революционеров-марксистов русские рабочие (и, тем более, русские крестьяне) не знали. Не знали как в силу своей неграмотности, так и в силу теоретической неясности этих планов в самом марксизме. А сами революционеры-марксисты не спешили их просвещать насчёт того, что их ждёт в ближайшем будущем. Рабочие и крестьяне знали, в основном, лозунги, которыми их кормили и направляли поначалу революционеры, а затем руководители советского государства. Сегодня лозунг – прекратить мировую войну, эту бойню народов. Завтра – свергнуть буржуазное Временное правительство как не способное прекратить эту бойню. Послезавтра – создать Красную армию, чтобы спасти «рабоче-крестьянскую власть». А затем – усилить Красную армию, чтобы она стала способной нести освобождение рабочим и крестьянам других стран. И т.д.
Но какие же отдалённые цели по части внутренней жизни русского народа ставили перед собою сами революционеры-марксисты? Они полагали, что справедливое общество не может быть построено на основе тех начал, на которых оно строилось в прошлом. На основе религии, на основе разделённого на отдельные народы человечества, на основе иерархии в семье и на основе частного семейного хозяйства. Религия должна быть, считали они, заменена атеистической наукой; все народы должны слиться в одно целое; семейная иерархия должна быть упразднена; а семейные хозяйства должны быть поначалу сведены к минимуму, а затем и полностью ликвидированы. Не сразу, постепенно, но неизбежно.
В конечном итоге всё человечество должно быть объединено в одном всемирном Советском государстве рабочих и крестьян, которое перевоспитает и разовьёт всех до такой степени, что отпадёт нужда в самом государстве. Поскольку оно является, согласно марксистскому вероучению, инструментом насилия одного класса над другими классами. С возникновением бесклассового общества возникнут свободные ассоциации свободных тружеников, которые будут работать согласно на общую пользу.
Так или примерно так мыслили лучшее будущее человечества революционеры-марксисты, ставшие после Октябрьской революции функционерами правящей партии. Неясностей в их плане было достаточно, но они должны были исчезать по мере всё большего продвижения к лучшему будущему. /1/
Если бы русским крестьянам, этой основной тогда массе русского народа, сказали заранее, что в порядке осуществления этой программы у них отберут землю и заставят работать почти бесплатно в колхозах, то они, конечно, не только не оказали б поддержки большевикам, но встали бы на сторону «белого» движения. Хотя бы как зла наименьшего по сравнению с тем, что их ожидало при большевиках. Но, как уже сказано, большевики не спешили с раскрытием своих ближайших планов перед рабочими и крестьянами. А те, по своему невежеству, надеялись на что-то лучшее.
Манипулируя их сознанием, руководители большевиков сначала захватили власть в стране, затем укрепили её (период НЭПа), после чего закрепостили крестьян и использовали их труд для осуществления своих собственных планов. Крестьяне же, в силу своей разрозненности, были вынуждены подчиниться большевикам, хотя превосходили их численно в сто или даже более раз. /2/
Однако и профессиональные революционеры, при всех их знаниях и способностях, не подозревали о том, что являются только пешками в большой политической игре хозяев мировых денег. Эти хозяева хотели руками революционеров-марксистов вырвать с корнем Христианство из русского народа, лишить его национального сознания, разрушить русскую семью и, как следствие, уничтожить русский народ. /3/
ГДЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА?
После сказанного меня могут спросить, с чего я взял, что такой отсталый народ, как русский, мог представлять такую большую опасность для руководителей капиталистической системы? Такую опасность, что ради его уничтожения они и устроили Октябрьскую революцию?..
Может возникнуть и второй вопрос: с чего я взял, что руководители капиталистического мира существуют реально? Где доказательства этого? Мы знаем, скажут мне, лишь руководителей отдельных капиталистических государств, грызущихся между собою за собственные выгоды, но ни о каких руководителях всей капиталистической системы мы не знаем. О них нет данных ни в учёной литературе, ни в средствах массовой информации.
Отвечая на эти вопросы, сделаю предварительно небольшое отступление на тему о доказательности тех или иных истин.
Когда французские крестьяне принесли в Парижскую академию наук камень, упавший с неба, то Парижская академия наук объявила, что камни с неба падать не могут. Передовые академики не знали тогда о метеоритах. И свидетели падения камня не только не могли ничего им доказать, - они оказались, в глазах грамотных людей своего времени, чем-то вроде безумцев или даже мошенников.
Это к вопросу о доказательствах. Но возможен и другой вариант бессилия доказательств.
Ещё хуже обстоит дело в тех случаях, когда тем, кому что-то доказывают, эти доказательства не выгодны. Или, тем более, смертельно для них опасны. В этом случае оппоненты сделают всё для того, чтобы ошельмовать эти доказательства, а заодно и самих доказывающих. И ошельмуют, если власть принадлежит им. Так несколько десятилетий назад у нас называли клеветниками и наказывали тех, кто осмеливался говорить публично о преследовании религии в СССР. Так сегодня в Европе сажают в тюрьму тех, кто осмеливается публично отрицать официальные данные о так называемом «холокосте».
И эта ситуация как раз относится к нашему случаю.
Что такое руководители всей капиталистической системы? По аналогии с промышленными монополиями можно представить себе, что нечто подобное сложилось и в мировой денежной, т.е. банковской, системе. А банки, как известно, занимают командные высоты во всей капиталистической системе. Следовательно, лица, стоящие во главе мировой банковской системы, как раз и должны быть руководителями всей капиталистической системы в целом.
Поясню сказанное ещё одним обстоятельством. Монополия в любой отрасли экономики складывается естественно, если её складыванию не препятствуют государственные законы. А где и когда какое-либо государство на Западе вводило законы, препятствующие образованию денежной монополии? Или, тем более, где и когда оно вводило законы, способные воспрепятствовать образованию ТАЙНОЙ денежной монополии?
Таких законов в западном мире не было никогда. Из чего следует, что денежная монополия там существует, но существует тайно, и говорить о ней публично никому не позволено. Хотя формального запрета, конечно, не существует.
А почему она существует тайно? По той причине, что если бы народы узнали о её реальности, то без труда догадались бы, что интересы этой монополии прямо противоположны их собственным интересам. Подобно тому, как интересы всякой отраслевой монополии противоположны интересам населения той страны, где такая монополия сложилась.
Понять значение мировой денежной монополии для судеб народов не так уж трудно. Если денежная власть завелась в чьих-то руках, то обладающие этой властью будут стремиться к тому, чтобы увеличить её и подчинить себе всякую иную власть на Земле. Хотя бы в порядке обеспечения своей собственной безопасности. Ибо конкуренты им не нужны. Конкуренты для них опасны. А потому монополисты в денежном деле будут подтачивать всякую иную независимую от них власть и переделывать её таким образом, чтобы сделать её зависимой от себя. А поскольку откровенность этого дела вызвала бы скандалы и сопротивление со стороны подчиняемых институтов, то это дело должно иметь, как уже сказано, тайный характер.
Таким скрытным образом на Западе были подчинены власти денег средства массовой информации, наука и система образования. Были подчинены политические партии и само государство. А если государство оказалось в руках монополистов мировой денежной системы, то оно должно было использоваться ими для введения, под самыми разными предлогами, таких норм правосознания, которые разрушительны для религии, нации и семьи. Ибо эти институты по своей природе противостоят власти денег и потому представляют для неё опасность. Поэтому они должны быть либо разрушены, либо извращены в корне с тем, чтобы уже не могли препятствовать общему процессу распада народов на разрозненные человеческие единицы.
А разрозненные человеческие единицы удобны для владельцев мировых денег тем, что они беспомощны перед этими владельцами. В разрозненных людях затухают их высшие интересы и растут эгоистические интересы, которые легко использовать для манипуляции такими людьми. Эгоистов легко подкупать и заманивать в ловушки разного рода, их легко противопоставлять друг другу и организовывать по схемам, выгодным для владельцев денег в тех или иных конкретных ситуациях.
Вот почему о наличии руководителей капиталистической системы на Западе нет ничего ни в официальной науке, ни в считающихся пристойными средствах массовой информации. Не потому, что их нет на самом деле, а как раз потому, что они есть, и именно им подчинены как официальная наука, так и практически все средства массовой информации. /4/
А теперь о том, почему именно русский народ представлял и представляет до сих пор одну из главных опасностей для руководителей капиталистического Запада. ЭТО САМЫЙ АНТИКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ НАРОД среди больших народов Земли.
Это качество выработалось в нём в силу двух обстоятельств.
Во-первых, в силу его органической связи с Православием, которое претворило некогда восточнославянские племена в единый русский народ. А в Православии была дана людям духовная основа для организации жизни на принципах, прямо противоположных духу капитализма. На основе любви всех и каждого к Богу и друг к другу.
И, во-вторых. Это качество русского народа выработалось в нём ещё и в силу его органической связи с его языческим прошлым, которое отличалось существенно от языческого прошлого других народов.
В языческом прошлом это был народ, избравший мирную жизнь народа-хлебороба по преимуществу. Это был народ-общинник в большей степени, чем другие народы Европы. Это был народ, в котором развитие хищнических и паразитических наклонностей было заблокировано в наибольшей степени сравнительно с другими сильными народами. Заблокировано как общинным образом его жизни, так и тяжёлым земледельческим трудом, который он выбрал и который воспитывал в нём уважение к этому труду и привычку к нему, столь не свойственные для паразитов и хищников. Паразиты и хищники воспитывают в себе, для оправдания своих наклонностей, презрение к своим жертвам, а народ-хлебороб, наоборот, воспитывал в себе презрение к неправедным наживам и уважение к разным народам (если, конечно, они заслуживали такого уважения).
Человеческие жертвоприношения, столь характерные для язычников, были свойственны восточным славянам в наименьшей степени. Это были племена (при всех их внутренних противоречиях, свойственных любому племени и народу) в наибольшей степени близкие по своему нравственному и умственному строю к подлинному Христианству. А потому и руководители средневекового Русского государства выбрали в качестве своей национальной религии не католичество и не магометантство (и, тем более, не иудейство), а Православие. Эту наиболее чистую от искажений форму Христианства.
И это выбранное ими Православие было принято русским народом. Оно соответствовало его основному духовному строю. Оно поддерживало и усиливало в нём его нравственное начало и нравственный склад его ума.
Православие и в дальнейшем сохранило в себе в наибольшей степени, по сравнению с католицизмом и протестантизмом, суть Христианства, диаметрально противоположную сути капитализма (т.е. мира маммоны). Поэтому не случайна ненависть капиталистического Запада к Русской Православной Церкви и к русскому народу. Которые способны, при всех их исторически объяснимых немощах, возродиться в новой силе и породить новый тип общества, противоположный по своему духу капитализму. В этом-то и заключалась опасность для руководителей капиталистического мира. Вот почему для них было так важно уничтожить и Православную Церковь, и русский народ.
Если проигнорировать столь важное обстоятельство, то нельзя понять ни происхождения советского государства, ни его последующей судьбы. Вне столь важного контекста история СССР обречена на ложное понимание.
Но вернёмся к предыстории советского государства.
Прежде, чем уничтожить Христианство в русском народе, следовало уничтожить монархию в России. При всей её слабости и её попустительстве мировому злу в виде капитализма и космополитизма, она была, тем не менее, препятствием для осуществления планов тайного мирового правительства. Само её существование не позволяло перейти к узаконенному погрому Русской Православной Церкви и русского народа. К погрому в таком масштабе, который был нужен для тайных руководителей капитала.
Кроме того, наличие монархической власти в России, пусть даже такой духовно слепой, какой она была, представляло угрозу для мирового капитализма в том отношении, что окажись на престоле достаточно умный и волевой человек – и эта власть стала бы избавляться от своей слепоты и своей слабости. Уразумев своих истинных врагов, она могла перестроиться и перестроить страну в истинно православном и национальном духе.
Вот почему следовало в первую очередь ликвидировать сам институт монархии. А для этого надо было мобилизовать всех её противников, от либералов разных мастей до сепаратистов из российских народов, не брезгуя при этом ни большевиками, ни анархистами. Требовалось создать единый фронт, чтобы общими силами этот институт разрушить. Что и было проделано вполне успешно.
Доказывать, что это антимонархическое движение финансировалось не только российскими капиталистами, но и западными, нет никакой нужды. Это финансирование есть бесспорный исторический факт.
А что было делать потом, после свержения монархии?
Либералы, бывшие главной силой разрушителей монархии, сохранить Россию единой заведомо не могли. Их правление подразумевало неизбежный последующий распад страны на части и хаос в их отношениях между собою. Казалось бы, управлять такими обломками России было для руководителей мирового капитала куда легче, чем единой и потому сравнительно сильной страною. Однако исторический опыт показывал, что такой вариант не гарантировал уничтожения России.
Распад страны и хаос в отношениях между её частями должны были вызвать рост национального и религиозного сознания в русском народе, объединительницей которого опять могла оказаться, как и в прежние времена, Русская Православная Церковь. В этом случае могло повториться нечто подобное тому, что уже было при завоевании Руси монголами и в ходе смуты начала 17-го века.
Куда надёжнее был другой вариант, при котором удар наносился бы в первую очередь по самой Русской Церкви. Этой главной опасности для разрушителей народов. И её ликвидация сочеталась бы не столько с внешним разделением русского народа, сколько с внутренним его разделением. С уничтожением его духовных основ и последующим незаметным для него самого исчезновением его из истории.
Следовало разделить русский народ идейно на две непримиримые части и довести их противостояние до гражданской войны. Ожесточить их в этой войне настолько, чтобы они уничтожали друг друга с чистой совестью. И сохранили б в себе это ожесточение навсегда.
А после того, как нужная степень ожесточения была бы достигнута, следовало помочь той части русского народа, которая стремилась к обновлению своей жизни, победить в этой войне. И повести победителей к «лучшей жизни» под руководством таких вождей, которые отрицали бы практически всё «проклятое прошлое русского народа» как препятствие для этой «лучшей жизни». Борьбу за лучшее будущее следовало организовать таким образом, чтобы борцы уничтожали свои собственные духовные корни и обеспечивали тем самым свой крах в будущем.
В этом случае происходило бы не только уничтожение Русской Православной Церкви и духовных основ русского национального бытия. Происходила бы, кроме того, дискредитация самой идеи лучшего общества, которое, как думали его сторонники, должно было стать альтернативным по отношению к капитализму.
Если бы удалось дискредитировать такую альтернативу, то будущее капитализма было бы обеспечено. Из чего следует, что эта задача была для руководителей капиталистической системы одной из важнейших.
Сама же дискредитация могла быть достигнута приданием социализму уродливых или даже чудовищных черт. Чтобы люди шарахались от этой идеи в разные стороны. Вот чем объясняется и происхождение марксизма с его чудовищным проектом «светлого будущего» человечества, и несомненная заинтересованность мозгового центра капитализма в строительстве именно марксистского социализма в России.
Не будь этой заинтересованности, белые армии не были бы преданы их «союзниками». Поддержать их материально и организационно «союзникам» не составляло труда. При поддержке Антанты белые задушили б красных. Но показательно, что Антанта лишь спровоцировала гражданскую войну, поддержав врагов большевизма на окраинах и отоварив их самым необходимым для начала успешных военных действий. Она помогла белым ровно настолько, чтобы перепугать красных насмерть и ожесточить обе стороны до предела. А затем, когда эта цель была достигнута, бросила белых, обречённых на поражение без её поддержки.
Далее. Если бы руководители капиталистического Запада не были заинтересованы в победе большевиков, то не допустили бы индустриализации СССР, которая была невозможна без закупок западной техники и технологии. Западная пресса могла поднять по указке своих хозяев такой рёв и вой, что экономическая блокада СССР была бы обеспечена на десятилетия. А при такой блокаде СССР остался бы отсталой в экономическом отношении страной, потому что дореволюционная российская промышленность была разрушена в ходе гражданской войны едва ли не полностью. И никакое строительство социализма в СССР стало бы невозможным. При экономической отсталости военная сила СССР уменьшалась бы с каждым годом по сравнению с военной силой экономически развитых и продолжавших развиваться стран. А это значило, что рано или поздно СССР был бы съеден другими странами.
Однако хозяева мирового капитала не пошли на такой вариант. Его порок заключался, видимо, ещё и в том, что русский народ в этом случае сохранял бы свою связь с землёю и, следовательно, высокую рождаемость. Уничтожать его физически, без убедительного для него идейного обоснования, было опасно. Он мог взбунтоваться и задавить своей массой сравнительно немногочисленных большевиков. Уничтожать его следовало незаметно для него самого, отрывая его не только от Бога, но и от земли, а также от всего, что роднило его представителей и связывало их в одно целое.
Индустриализация страны была нужна не только большевикам. Без неё не было смысла стравливать Германию и СССР в истребительной войне друг с другом. Технически отсталый СССР стал бы лёгкой добычей Германии. Для стратегов капитализма такой вариант был неприемлем. Они не могли заниматься судьбой одного лишь русского народа. Они были вынуждены увязывать свои планы относительно России со своими планами относительно другого опасного для них народа, немецкого. Им было нужно, чтобы два опасных для них народа равномерно уничтожали друг друга. А это было невозможно без примерного равенства сил.
Кроме того, советский эксперимент имел большое научное значение. Он должен был дать бесценный материал для дальнейших исследований по части природы общества. Исследований, закрытых для профанов с их профанными социальными псевдо-науками. Этот эксперимент подтвердил бы практически, что, обладая денежной, информационной и организационной властью, с народами можно делать почти что угодно. При том, однако, непременном условии, что все операции будут продуманы досконально.
Видимо, эти и, может быть, какие-то другие соображения заставили стратегов Запада сделать выбор в пользу индустриализации советской России. Чтобы «эксперимент» не только начался, но и прошёл все свои стадии.
А теперь коснёмся деталей советского проекта.
Чтобы гарантировать твёрдость и неизменность курса большевиков, следовало организовать их руководство таким образом, чтобы оно состояло из лиц по преимуществу не русских и даже враждебных русскому народу. Но, разумеется, враждебных не явно для всех, а тайно или не очень явно.
Русские люди не годились в качестве руководителей нового мира по самой их природе, которую следовало переделывать и переделывать. Хотя бы по той причине, что в них не было той безжалостности по отношению к их собственному народу, которая требовалась для достижения поставленной цели. Кроме того, они были плохими безбожниками. В них не было того глубинного безбожия, которое было необходимо.
Русских нельзя было игнорировать полностью при определении руководящего состава страны, но и допускать их в него следовало очень дозировано. По преимуществу на представительные должности или на вторые по своей важности места, окружая их при этом бдительными помощниками из господствующего меньшинства. Из этого же меньшинства следовало поставлять им жён. Само собой разумеется, что допуском в руководство могли пользоваться только те, чьи мозги были уже достаточно разглажены марксизмом. И кто уже доказал на практике свою готовность принести свой народ в жертву на алтарь «светлого будущего» человечества. Хотя и в этом случае за ними всё равно был нужен глаз да глаз.
Советская система строилась на жёстком подчинении низов
общества его верхам, без права низов критиковать свои верхи. Критика снизу вверх допускалась только по команде сверху и только по адресу тех, кто оказывался не угодным властям. Или, в крайнем случае, допускалась тогда, когда, будучи самопроизвольной, устраивала по какой-либо причине верхи.
Эта система исключала любую критику самой себя со стороны всех членов советского общества. А за попытку нарушить это правило расправлялась с ослушниками так свирепо, что желания повторить опыт ни у кого не возникало.
Следствием должно было стать наполнение умов населения официальными идеями или, что было чаще, отстранение умов от опасной для них темы. Признавая формально свою верность официальным идеям, люди фактически уходили от них в свои частные заботы и в частные размышления.
В качестве исключения из этого правила могло быть тайномыслие отдельных умов, продолжавших думать про себя об обществе. Но тайномыслие, если оно исключительно индивидуально, слабосильно. Лишь коллективное тайномыслие, передающее свои плоды из поколения в поколение, может вырасти в силу, способную изменить общество. Однако русские люди не были приучены своей историей к такой конспирации.
Итак, в любом случае советская система блокировала в русских людях способность думать об обществе иначе, чем это позволялось по свыше заданной для них схеме. И делала их тем самым бессильными перед правящим меньшинством.
Однако эта система, с точки зрения её создателей, была хороша ещё и тем, что её пленниками оказывались не только управляемые вождями народные массы, но и сами вожди. Если бы кто из них вздумал разрушить эту систему или изменить её в лучшую сторону, то он был бы бессилен это сделать.
Разрушить её можно было только общими усилиями руководителей господствующей партии, господствующего в стране меньшинства и главных хозяев Запада.
Любой вождь, какой бы огромной видимой властью он ни обладал, был слеп и беспомощен перед этой объединённой силой. Одиночки всегда бессильны. Если бы он взбунтовался против истинных хозяев советской системы, то ему не было бы на кого опереться. Его окружали соратники, настоящих лиц которых он не знал. Они были все, казалось бы, сверхпреданными системе и лично ему, вождю. А о том, что они думали о них на самом деле, не знали даже их жёны. Не знал никто. И как было угадать, кто из них готов за вождя в огонь и в воду, а кто - вонзить ему нож в спину при подходящих условиях? Не угадаешь. Как ни подпаивай их во время застолий.
При этой системе любой, кто дёргался в опасную для господствующего меньшинства сторону, обязательно замечался, потому что миллионы представителей этого меньшинства размещались по всем её вертикалям и горизонталям. Они следили бдительно за общим положением в стране и за всеми, кто угрожал их личным и клановым интересам. Они старались расправиться с опасными для них людьми и, как правило, расправлялись. Самыми разными способами.
Всё было задумано превосходно, насколько это вообще возможно в нашем несовершенном мире. Любые несовершенства системы, которые обнаруживались бы в ходе её эксплуатации, можно было устранять. Система могла и должна была совершенствоваться. Она могла существовать вечно и продолжать растворять в себе вслед за русским народом все остальные народы.
И, тем не менее, наследники изобретателей и создателей этой системы решили её уничтожить и уничтожили. Причём, что весьма показательно, о предстоящем её уничтожении объявил публично американский президент Рейган. В 1981 году он провозгласил, что «империя зла» доживает свои последние годы. И уже через пять лет в СССР началась «перестройка», покончившая с, казалось бы, несокрушимой империей.
Спрашивается, чем была вызвана ликвидация СССР? То ли система выполнила возложенную на неё задачу и по этой причине должна была уступить место другой системе, более эффективной по части уничтожения русского народа. То ли она стала давать какие-то нежелательные эффекты и выходить из рук её контролёров. И была ликвидирована потому, что могла или даже должна была выйти из их рук, если бы они промедлили с её уничтожением.
Если имел место второй случай, то какие это могли быть нежелательные эффекты? Поскольку мы не знаем всей глубины и полноты замысла, а знаем лишь его направленность, то можем только догадываться о характере этих нежелательных эффектов.
Можно предположить, что какой-то крохотный нежелательный эффект система дала уже на ранних стадиях своего развития. Бывшие революционеры, ставшие строителями советского государства, оказались, в целом, неважными её строителями. Они привыкли разрушать государство, а строить его не привыкли. Поэтому на новых должностях они предпочитали светиться своими прошлыми заслугами, а не вникать в тонкости новых дел и не выкладываться ради них полностью. Вот почему их приходилось заменять менее надёжными, но зато более умелыми кадрами. ПРОТИВОРЕЧИЕ МЕЖДУ ТАЙНЫМИ ЦЕЛЯМИ СИСТЕМЫ И ЯВНЫМИ ГОСУДАРСТВЕННЫМИ ИНТЕРЕСАМИ НАЧИНАЛО СКАЗЫВАТЬСЯ.
Но этот эффект почти мелочь. Гораздо хуже было то, что едва ли не все успехи системы давали почти незаметные побочные эффекты. Например, быстрый рост рядов партии и советской администрации порождал засорение этих рядов нежелательными элементами. С этим явлением боролись посредством чисток и разоблачений, но те и другие приводили к тому, что люди, приноравливаясь к требованиям, затаивали в себе свою сущность и проявляли её скрытным образом. Вместо того, чтобы изменяться по существу, они менялись только по внешности. Конечно, само изменение внешности влияло на внутреннее их состояние. Но, тем не менее, процесс был неоднозначным. Он настораживал. И его, увы, нельзя было исправить.
Застой или даже медленное развитие страны были неприемлемы как для государства, так и для авторитета новой идеологии. Страна должна была развиваться стремительно в военном, экономическом, научном и культурном отношении, а это требовало стремительного умножения соответствующих кадров. Но откуда их взять, если не из большинства населения, каковым был русский народ? Тем более, что по своему психическому складу и умственным способностям он подходил для этого дела больше других народов. Во всяком случае, больше конфликтных кавказцев и прочих азиатов, связанных их родоплеменными узами. Вот почему происходила всё большая русификации советской системы. В силу объективной необходимости. Степень этой русификации была далеко не достаточной для того, чтобы изменить суть системы, но рост этой степени был всё-таки опасен. Для нейтрализации русской опасности следовало старательно осуществлять стерилизацию русских в национальном отношении. И она действительно осуществлялась куда более настойчиво, чем стерилизация других народов СССР. Другим народам позволялось то, что не позволялось русским.
Следующее обстоятельство было не менее значительным. Господствующее меньшинство хотело быть гарантированным от распространения на него государственного террора. Террор, направленный на всё население страны, обязан был обходить эту касту. Единственное исключение из этого правила должно было касаться изменников этой касты, и только. Но Сталин нарушил эту негласную установку. Он распространил террор на всех вплоть до членов Политбюро. Замахнулся на тех, на кого не имел права замахиваться. И это обстоятельство ещё больше ослабило господствующее меньшинство. Его господство оказалось под вопросом. Вот истинная причина ненависти к Сталину со стороны представителей этой касты.
А затем грянула война, которая не только выкосила лучшую часть русского народа. Она разбудила национальный инстинкт в русских людях и заставила советскую систему использовать этот инстинкт ради самоспасения. В годы войны произошло соединение интересов советского государства и русского народа. Временное соединение, но оставившее после себя неизгладимые следы как на русских людях, так и на советском государстве.
Хуже того. Сам ход войны оказался не таким, каким его планировали её организаторы. Советская система, под руководством Сталина, оказалась настолько эффективной в военном, хозяйственном и даже в духовном отношении, что война продлилась только четыре года. И завершилась полной победой СССР. Хотя должна была длиться лет семь или десять, не меньше. До полного изматывания противников, которым Запад продиктовал бы свои условия дальнейшей их жизни.
Запад, конечно, выиграл эту войну во многих отношениях. Но не во всех, на которые рассчитывал. Для его хозяев было досадно ещё и то обстоятельство, что Сталин сумел организовать быстрейшее восстановление страны после военной разрухи. И не только восстановление, но и быстрейший рост экономики и других сил страны.
Советская система при Сталине оказалась способной развиваться быстрее капиталистической в экономическом, научном и образовательном отношении. Из чего следовало, что, при более или менее правильном руководстве, она должна была превзойти Запад по своей интеллектуальной и материальной мощи. А из этого, далее, следовало, что она должна была выйти из-под контроля её создателей. Что было для них абсолютно неприемлемо. /5/
ВОТ ПОЧЕМУ ЕЁ НУЖНО БЫЛО ДЕМОНТИРОВАТЬ, ПОКА ЭТО БЫЛО ЕЩЁ МОЖНО СДЕЛАТЬ. А её пороки раздуть до небес, чтобы закрыть ими её достоинства. И этот демонтаж начался сразу после таинственной смерти Сталина.
Но разрушить сталинскую систему сразу было нельзя. Во-первых, потому, что она была крепко сколочена организационно и, в частности, экономически. И, во-вторых, потому, что сознание населения (и, особенно, многочисленных руководящих кадров) было к этому не готово. При всей зависимости этого сознания от советского руководства оно обладало собственной инерцией, не считаться с которой было нельзя. Так нельзя повернуть автомобиль на большой скорости резко в обратную сторону.
Вот почему после смерти Сталина следовало реформировать систему таким образом, чтобы под видом её улучшения её расстроить. А она действительно нуждалась в улучшении и могла быть улучшена. Но её повели по пути, который подготавливал её катастрофу. И понадобилось почти сорок лет для того, чтобы создать условия для её как бы естественной смерти.
Каким образом этот тайный курс проводился внутри партии, мы не знаем. Но, судя по тому, как целенаправленно он проводился, можно заключить, что какая-то сила внутри партии, проводившая этот курс, существовала. Она могла, в силу разных обстоятельств, ослабевать на какое-то время, но затем опять усиливаться по той причине, что тайная организация всегда, в принципе, сильнее открытой организации.
Тайная организация сильнее открытой организации в силу самой открытости последней. Она может осмысливать состояние открытой организации, выискивать в ней слабые места и использовать их для ещё большего её ослабления и подчинения себе. А если потребуется, то и для её разрушения. В то время как открытая организация может даже не знать о самом существовании тайной организации. А если знает о её реальности, то её знания всегда уступают знаниям тайной организации.
ОДНАКО ВОЗМОЖНЫ УСЛОВИЯ, ПАРАЛИЗУЮЩИЕ СИЛУ ТАЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ.
Это, прежде всего, святость цели открытой организации и правильность идей, вытекающих из этой цели. Святая цель и правильные идеи питают свыше членов открытой организации и делают их способными осуществлять задуманное.
Это, далее, святость самих руководителей открытой организации, их готовность жить не ради карьеры, а ради святого дела. И умереть, если понадобится, за святую цель и за правильные идеи.
Это, в-третьих, их мудрость. Их понимание не только путей к святой цели и объективных трудностей, связанных с совершенствованием общества, но и возможных ухищрений врагов святого дела.
Однако главная сила руководителей открытой правящей организации в их связи с народом. И не просто с народом, а с народом духовно развитым и организованным разумно, а потому и способным не только подчиняться своей собственной государственной власти, но и правильно понимать её задачи. А если понимать, то и контролировать её политику.
Если правящая открытая организация не поймёт важности постоянного совершенствования народа, если она будет стремиться только к тому, чтобы население страны просто выполняло её указания, то никакая внешняя сила государства, возглавляемого такой организацией, не спасёт его от загнивания и разрушения.
ОДНАКО СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА СТРОИЛАСЬ В ПОЛНОМ ПРОТИВОРЕЧИИ С ОТМЕЧЕННЫМИ ВЫШЕ УСЛОВИЯМИ ЕЁ БЕЗОПАСНОСТИ. Она строилась таким образом, что её прочность зависела, главным образом, от её руководящего ядра и степени доверия к нему населения. Поэтому она могла быть монолитом в одном случае, а в другом могла быстро рассыпаться в прах.
Стоило только подточить доверие населения к его руководителям, а затем показать ему крупным планом изнанку советской истории, да ещё на фоне как бы благополучного Запада, - и оно оказалось бы в шоке. Не наученное думать самостоятельно об обществе и не способное на самоорганизацию, оно должно было стать жертвой нового пропагандистского мифа, подготовленного заранее врагами народов. Мифа, подготовленного с целью революционной перестройки сознания населения и одновременно революционной перестройки самой государственной системы.
Итак, в недрах КПСС должна была существовать «организация без организации» (или, точнее, организация без её видимой организации), которая знала действительную расстановку сил в руководстве партии и была способна изменять эту расстановку в желательном для себя направлении. Закрытость партийных и государственных архивов подтверждает косвенно это предположение. Если бы у нынешних врагов советской системы не было нужды что-то скрывать из её жизни, то они, конечно, и не скрывали бы ничего. А они не только скрывают, но и, как не трудно догадаться, используют послесоветское время для квалифицированной подчистки этих архивов.
Спрошу ещё раз: Если на Западе были уже давно разработаны политические технологии, обеспечивавшие тайную власть хозяев мирового капитала в их псевдодемократиях и в их псевдо-социалистических партиях, то почему эти хозяева не озаботились созданием политической технологии специально для советской системы? Неужели они не понимали важности этого дела? Конечно же, понимали.
Если, далее, предположить, что такая технология была ими разработана, но оказалась плохо продуманной и не сработала в тридцатые годы, а потому оказалась разрушенной сталинским террором, то, спрашивается, что же мешало воссоздать её заново, хотя бы даже извне? Что мешало, например, ЦРУ или другой подобной организации создать свою законспирированную структуру в советской номенклатуре уже в послевоенные годы? Или, тем более, в послесталинские годы? Такая структура могла быть несовершенной, могла разрушаться частично или даже полностью советскими органами безопасности, могла выходить из строя по каким-то иным причинам, но затем, по логике войны двух миров, должна была воспроизводиться заново во всё более совершенном виде.
Агенты Запада в СССР могли не знать ничего друг о друге и, тем не менее, действовать согласованно в нужном направлении. Их действия могли координироваться извне.
Скорее всего, они должны были быть, в своём подавляющем большинстве, даже не агентами в точном смысле этого слова, а лишь полезными для Запада в каких-то отношениях людьми, которым он помогал подниматься вверх по социально-политической лестнице. Такое использование полезных людей «в тёмную» куда эффективнее формальных с ними договорённостей. Однако оно могло быть эффективным лишь при наличии достаточно большой информации о всех членах советской номенклатуры.
Как пишут исследователи, в послесталинские годы только в США действовало несколько сотен научных институтов, изучавших положение в СССР. Вся советская жизнь просвечивалась и осмысливалась ими сверху донизу. СССР был тайной для подавляющего большинства его граждан, но не был тайной для изучавших его врагов. Которые, надо полагать, изучали с особенным интересом кадровый состав советской номенклатуры. Здесь каждая ничтожная деталь должна была быть на вес золота. А золота было достаточно и информаторов было достаточно тоже.
Выше говорилось о том, что могло быть две причины ликвидации СССР. Первая из них могла заключаться в том, что система выполнила возложенную на неё задачу и потому должна была уступить место новой системе, более эффективной по части уничтожения русского народа. Вторая же причина могла быть вынужденной: система стала давать какие-то нежелательные эффекты и могла выйти из рук её создателей.
Однако, скорее всего, возможность прекращения эксперимента в случае нежелательного его хода предусматривалась уже заранее. А если так, то творцы советской системы пошли на эксперимент в твёрдом расчёте на то, что общий его итог будет всё равно в их пользу.
Но так ли получилось на самом деле?.. Можно ли дать советской эпохе, в целом, однозначно отрицательную оценку?
С одной стороны, успех «эксперимента», вроде бы, очевиден. Русский народ повержен, он рассыпан на разрозненные единицы, дезориентированные и, возможно, уже не способные на возрождение. Русская Православная Церковь лишилась своей былой социальной опоры в виде христианской монархии и русского народа, верующего по традиции в Бога. А без этой опоры она, скорее всего, обречена, после временного перестроечного расцвета, пойти по стопам христианских Церквей на Западе и, подобно им, деградировать.
Однако, с другой стороны, советский «эксперимент» высветил действующую в мире систему зла до такой степени, что она уже перестала быть тайной для думающего меньшинства человечества.
Если раньше система зла, о которой идёт речь, маскировалась каким-то подобием добра, то теперь ей маскироваться уже нечем. Теперь её спасение в уничтожении думающего меньшинства человечества и превращении его в массу бездумных эгоистов, уже не способных поднимать свои лица к Небу.
Если раньше сила маммоны виделась в сугубо индивидуальном плане, то теперь она предстала уже как сила, организованная во всемирном масштабе и обладающая самой могучей армией в мире. Теперь стало ясно, что маммона вооружена наукой и техникой в куда большей степени, чем ими вооружены существующие ныне народы. И что ей служат многие народы и государства.
Но если так, то можно ли переоценить последствия этого прозрения?.. Сила зла всегда была в его связке с обманом. Сумеет ли теперь зло задушить думающее меньшинство человечества своей голой силой? И не превратится ли со временем это думающее меньшинство человечества в его думающее большинство? Подобно тому, как некогда беспомощное, на первый взгляд, Христианство превратилось в силу, преобразившую древний языческий мир?
Это вопрос, на который ответить пока невозможно.
Судить по нынешнему состоянию человечества о том, каким оно будет завтра или послезавтра, рискованно. Всё может быть. Как в лучшую, так и в худшую сторону. Мир, в котором мы живём, глубже мира, который мы знаем. Возможности мира действительного превосходят возможности, которые мы принимаем в расчёт. Как в личной, так и в исторической жизни получается обычно не так, как люди рассчитывали.
Разве могли русские люди начала Х1Х века представить себе, чем станет Россия начала ХХ-го века?.. Или, тем более, Россия нашего времени?..
Кроме того, советский «эксперимент» высветил не только цели и методы стратегов капиталистической системы. Он высветил и такие ценные идеи, которых не было раньше в христианском мире. Не было, а потому и оказался он идейно (и, следовательно, организационно) не вооружённым против царства маммоны.
Какие же это ценные идеи? Я не могу ни раскрыть их во всей их полноте, ни даже перечислить их полностью. Это сделают со временем более зоркие люди. Я назову лишь некоторые из них, которые бросаются в глаза прежде всего.
Это, во-первых, идея важности развитой государственной идеологии, дающей главные ориентиры и нормы жизни как для правителей, так и для остальных граждан страны. И потому связывающей тех и других в одно нравственное и умственное целое.
Эта идея, как и другие ценные идеи, была заявлена в СССР в искажённом марксизмом виде, но, тем не менее, высветлена настолько, что её рациональное зерно не трудно оценить по достоинству и, следовательно, очистить от привнесённых марксизмом искажений.
Это, далее, идея приоритета общих интересов над частными и, как следствие, идея важности общенародной собственности на основные природные, хозяйственные и культурные богатства страны. А из этой идеи вырастают, в свою очередь, идеи планирования общенародного хозяйства и его независимости от иностранного капитала. Да и от всякого частного капитала вообще.
Это, далее, идея защиты обществом каждого его члена от безработицы и возможности оказаться на улице без средств к существованию. И для него самого и, главное, для его семьи.
Это, далее, идея бесплатного образования для всего населения страны и бесплатной медицины для всех. Идея почти бесплатного жилья и почти бесплатного городского транспорта. Идея доступности всех культурных богатств страны всем её гражданам.
Мне могут возразить, что перечисленные ценные идеи соседствовали в советских условиях с такими преступлениями, каких не знала дореволюционная Россия. И, кроме того, обесценивались господством безбожной идеологии и фактического космополитизма, разрушительные последствия которых нельзя подсчитать ни на каких счётах.
Но об этом речь у нас уже была. А сейчас она о том, что советская жизнь была внутренне противоречивой, поэтому в ней были не только огромные пороки, но и огромные достоинства, без осознания которых Христианству не возродиться. Чтобы судить о советском социализме справедливо, нужно судить так, чтобы его плюсы не заслонялись его минусами, а его минусы не заслонялись его плюсами.
Подсчитать, чего было больше в советской жизни, минусов или плюсов, было бы очень важно, но беда в том, что сделать это легко только на первый взгляд. Чем глубже вникаешь в сложность этой задачи, тем понятнее становится её непосильность для человеческого ума.
Прежде всего, по той причине, что такой подсчёт всегда зависит от состояния умов подсчитывающих. А эти умы будут всегда несовершенными по сравнению с умом абсолютным.
Не понимающие важности религиозной веры и национального самосознания народа будут смотреть сквозь пальцы на уничтожение большевиками религиозного и национального его сознания. Или даже будут одобрять освобождение народа от этого, по их представлениям, духовного дурмана. Они будут видеть только плюсы советского социализма, а минусы будут или не признавать вообще, или же, признавая их на словах, придавать им ничтожное значение.
И точно так же будут оценивать плюсы и минусы советской истории, но только с прямо противоположных позиций, сознающие важность для общества его религиозно-национальных основ, но не понимающие важности правильного общественного строя для сохранения тех же его основ. Не понимающие ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ религиозно-национальных начал общества и вырастающего из них его устройства, ложный характер которого будет дискредитировать и разрушать сами его начала.
Трудность подсчёта плюсов и минусов будет ещё и в том, что они будут разной величины. Как определить истинные размеры того или иного плюса? Или того или иного минуса?
Кроме того, в силу глубочайшей противоречивости советского социализма у многих плюсов окажутся свои минусы, а у многих минусов свои плюсы, значимость которых будет тоже неодинакова.
Но мало того: все величины и качества всех плюсов и минусов будут со временем уточняться - по мере всё более глубокого их постижения. И какие-то уточнения могут оказаться решающими для переоценки прежде сделанного подсчёта.
И ещё. Правильная оценка советского социализма невозможна без правильной оценки предшествовавшей ей системы, которая допустила идейное и организационное разоружение русского народа. Разоружение до такой степени, что он стал лёгкой добычей его врагов. Несправедливо видеть в двух идейно противоположных системах только идейную их противоположность и не учитывать того, что одна из них выросла во многих отношениях из другой и унаследовала от неё, в той или иной степени, как её достоинства, так и её пороки.
Попуская крах императорской России, Бог, думается, подсказывал русским людям через безбожников-социалистов причину её бессилия и способ возрождения русского народа в новой силе. Более того: подсказывал причину бессилия всего христианского мира, о которой боялись думать и славянофилы, и Достоевский, и многие другие лучшие русские мыслители. Катастрофа надвигалась, многие это обстоятельство сознавали, а о причине происходящего не умели сказать ничего вразумительного.
Но и это ещё не всё. Для русских людей оценка советского социализма будет зависеть, главным образом, от того, каким будет будущее русского народа. Если его не будет вообще или оно окажется жалким, то, значит, «эксперимент» удался полностью. А если русский народ сумеет возродиться в новой силе, то, значит, эксперимент его не уничтожил, а лишь задержал его развитие. Или, быть может, даже способствовал его развитию тем, что открыл перед ним неведомые ранее горизонты. Так иногда сразившее человека несчастье временно парализует его, а затем способствует его прозрению и подъёму на новую высоту.
Вот почему окончательная оценка советского периода в русской истории так трудна. И не просто трудна, а трудна бесконечно. ОНА МОЖЕТ БЫТЬ ДАНА ТОЛЬКО БОГОМ.
Из сказанного следует, что мы должны перестать идеализировать любой общественный строй в нашем прошлом. Идеал может быть только впереди. Идеализируя тот или иной тип общества в прошлом, мы ослепляем себя. Мы не ищем действительные причины его гибели, но списываем их целиком на происки его врагов. Да ещё на какие-то случайные обстоятельства.
Враги у любого общества есть всегда, и знать их необходимо. Но ещё важнее знать, что самым первым врагом народа является он сам, если он не думает о правильном своём устройстве и, следовательно, не умеет себя строить. Если он ставит на первое место разоблачение своих врагов, а о самосозидании думает лишь во вторую очередь. Или попросту о нём забывает. В этом случае разоблачение врагов приобретает карикатурный характер. Не умея строить себя, народ списывает свои немощи исключительно на козни своих врагов, чем дискредитирует всё правильное, что есть в его разоблачениях.
О врагах важно знать, что они беспомощны против здорового общества. Разве что могут уничтожить его внешней военной силой. А если враги разъедают общество изнутри, то, значит, дело не только в них и даже не столько в них, сколько в болезнях самого общества, позволяющих его врагам разрушать его чем дальше тем больше.
Революций в здоровых обществах не бывает. В здоровое общество врагам вход, по большому счёту, закрыт. И если даже они проникают в него тайком, то им не за что в нём ухватиться, им негде в нём угнездиться, чтобы наращивать свою силу. Здоровое общество их выявляет и выталкивает из себя. Здоровое общество обладает, как говорится, иммунной силой. Оно умеет постоять за себя.
Но и больные общества перечёркивать полностью тоже нельзя, потому что они могут содержать в себе в неразвитом или искажённом виде ценные идеи.
Нельзя перечёркивать их ещё и потому, в истории не было никогда абсолютно здоровых обществ, а были только более или менее здоровые и, следовательно, более или менее больные.
Значит, если мы хотим правильно строить своё будущее, то нам нужно брать за образец не тот или иной тип общества, бывший у нас некогда в прошлом и уже доказавший свою неспособность защищать себя, а куда более совершенный тип, какого не было ещё никогда в истории. И, выстраивая его поначалу теоретически, учитывать не только достоинства и пороки прежних обществ, но и новые исторические обстоятельства, без правильной оценки которых любые проекты окажутся маниловщиной.
Вот какая теоретическая, а затем и организационная, работа может и должна стать условием нашего национального возрождения. Если этой работы не будет, если русские люди завязнут окончательно в бесплодных спорах о том, какую из бывших систем принять им за образец - советскую или дореволюционную, то никакого будущего у нас не будет. За нас его не построят ни цыгане, ни молдаване, ни какие-либо ещё народы. Его можем построить только мы сами, если не уклонимся от этой задачи в пустые споры о том, что лучше - дом без фундамента или фундамент без дома. Или в гадания о том, будет ли у нас будущее или его не будет.
Надо не гадать, а начинать возрождение русского народа с возрождения самих себя. Правильно выстраивать себя и свою семью, возрождать уже почти мёртвые родственные связи, организовывать регулярные русские собрания по домам, эти зародыши будущих русских общин. А затем организовывать и сами общины. Не будет этой самоорганизации снизу – не будет и самоорганизации русского народа сверху. Здесь одно провоцирует другое и одно невозможно без другого.
Споры о том, что нам взять в наше будущее из нашего прошлого, неизбежны. Но если мы признаем наличие достоинств и пороков как в нашем дореволюционном прошлом, так и в нашем прошлом советском, то изменим сам подход к оценке двух разных систем. Мы будем уже не сравнивать их, а выбирать из них всё ценное для созидания нашего будущего. В этом случае споры будут превращаться из споров бесплодных в споры всё более продуктивные.
Нужен синтез правильных идей, работавших во всей нашей истории, как советской, так и досоветской. И отбраковка идей ложных по существу или имевших исторически преходящее значение.
А синтез не есть простая сумма правильных идей, имевшихся в тезисе и антитезисе. Синтез подразумевает некое высшее разумение, какого не было ни в том, ни в другом.
Перенеся работу своего ума на созидание проекта нашего будущего, мы будем изживать идейную гражданскую войну в русском народе. И изживём её полностью только тогда, когда выработаем зрелую русскую национальную идеологию, в которой будут даны не только правильные мировоззренческие и социально-политические ориентиры, но и правильное объяснение причин наших успехов и катастроф в прошлом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. «Ленин вполне откровенно заявил в 1918 году: «Дать характеристику социализма мы не можем; каким социализм будет, когда достигнет готовых форм, - мы этого не знаем, это сказать мы не можем»» (Р.К. Баландин «Тайны советской эпохи», Москва, «Вече», 2007, с. 181).
2. Не трудно представить себе, какой могучей силой стала бы в России Крестьянская партия, если бы она возникла после 1905 года, когда политические партии получили право на существование. При более или менее правильном её руководстве она была бы «обречена» стать господствующей партией в стране, потому что 80% её населения составляли крестьяне. Эта партия не только отстаивала бы интересы крестьян, но и стала бы, вместе с тем, организующей силой самого крестьянства. Его мозгом и его нервной системой, условием пробуждения его к высшей жизни. Она вывела бы крестьянство из состояния раздробленности на мелкие сельские общины и почти полной их погружённости в хозяйственную и бытовую жизнь. Осознав свою силу, крестьянство не допустило бы ни гонения на Церковь (потому что в массе своей верило в Бога), ни свержения монархии (потому что знало, что такое большая семья без большака). Хотя и выправила бы жизнь этих двух институтов, явно больных с Петра 1-го.
Вот какая огромная опасность возникла бы с возникновением Крестьянской партии. Опасность для тех, кто собирался свергнуть монархию и уничтожить русский народ.
Но, что удивительно, такая Крестьянская партия на самом деле почти возникла. Правда, это был только её зародыш в виде «Всероссийского Крестьянского Союза», организованного в июле 1905 года. Практически сразу же число его членов достигло миллиона человек. Он сумел провести несколько съездов, хотя лишь последний из них (в ноябре 1905 г.) был легальным. «И то, через несколько дней, - пишет С. Кара-Мурза, - всё избранное в нём руководство («главный комитет») было арестовано. Делегаты избирались общинными или волостными сходами. Среди делегатов первого съезда только 9% считали себя членами или сторонниками какой-либо партии» (С. Кара-Мурза «Советская цивилизация», Москва, 2002 г., т. 1, с 191).
Вот какая загадочная история. Вместо того, чтобы поддержать организацию и направить её развитие по спасительному для монархии пути, её уничтожили в зародыше руками самой государственной администрации. Естественно возникает вопрос: а кто командовал этими руками? Скорее всего, те, кому эта организация была крайне опасна. Как и зубатовское движение среди рабочих. Похоже на то, что немало загадочного было не только в природе советского социализма. Немало загадочного было и в природе Российской Империи.
Английский историк Д. Хоскинг писал: «…Крестьянский союз неожиданно распался, причём причины этого распада до сих пор ещё не вполне ясны» (Д. Хоскинг «Россия и русские», Москва, 2003 г., книга 2, с. 29).
И ещё две могучие опоры не получила монархия в России благодаря близорукой политике Николая Второго.
Если бы он не запретил проведение Поместного Собора РПЦ, то имел бы в лице независимой от него и потому авторитетной и правильно организованной Церкви могучую положительную силу, которая заставила бы считаться с собою окружавших царя политиков. Священство и миряне РПЦ были настроены, в целом, намного серьёзнее либеральной «общественности». Но при синодальном строе их политическое влияние было парализовано волей царя. Если бы священство и миряне РПЦ получили возможность влиять на политическую жизнь в стране, то они, несомненно, выступили бы против либералов за твёрдую монархическую власть. И в трудную минуту царь обратился бы за советом не к генералам, как он это сделал, а к Русской Православной Церкви, к её Патриарху и её епископату. Но такая возможность была им упущена.
После его отречения от власти епископат, будучи зависимым от его воли, был вынужден подчиниться его отречению и, следовательно, Временному правительству. А затем РПЦ, так и не обретя законной самостоятельности, оказалась в зависимости от большевиков.
И, наконец, третья могучая опора для монархии могла быть в том случае, если бы царь пожелал создать такую опору. В 1905 году возникло стихийно массовое православно-монархическое движение т.н. черносотенцев, число которых достигало, как иногда пишут, 3 млн. человек. Экая силища!.. Вот бы монарху возглавить её, вот бы превратить рыхлые черносотенные организации в единую дисциплинированную организацию и распространить её филиалы на государственный аппарат, на местное управление, на армию и на военно-морской флот. В этом случае Россия была бы спасена от революции и порождённых ею катастроф. Но ничего этого царь не сделал. В ответ на предложение депутации «Союза русских людей» созвать Земский собор он дал понять её членам, «что эта идея несвоевременна, ибо идёт подготовка к созыву Государственной Думы» («СВЯТАЯ РУСЬ. Большая энциклопедия русского народа. РУССКИЙ ПАТРИОТИЗМ», Москва, 2003, с.744). Благонамеренный Земский собор оказался для императора «несвоевременным», а либерально-революционная «Государственная Дума», увы, своевременной.
Об этом писал ещё Достоевский в своих «Дневниках
писателя» (ПСС, 1984, т. 27, с. 59).
4. А. А. ЗИНОВЬЕВ: «В современном мире всё значительное
делается искусственно, сознательно планируется и делается в соответствии с планами. Теперь история не происходит по своему капризу, стихийно. Она теперь делается сознательно, можно сказать – по закону сильных мира сего…» («Русская трагедия», Москва, 2002 г., с. 215).
Но почему, спрашивается, только «теперь»? Искусство планирования истории (или поворотных её событий) возникло не сегодня и не вчера. Оно развивалось и совершенствовалось на протяжении, по меньшей мере, веков, пока не достигло современного уровня.
О том, что советская система была во многих отношениях
очень эффективной даже после умышленных в ней поломок после смерти Сталина, свидетельствуют слова Маргарет Тэтчер из её доклада с характерным названием «СОВЕТСКИЙ СОЮЗ НУЖНО БЫЛО РАЗРУШИТЬ». Вот эти слова: «Благодаря плановой политике и своеобразному сочетанию моральных и материальных стимулов Советскому Союзу удалось достигнуть высоких экономических показателей. Процент прироста валового национального продукта у него был примерно в два раза выше, чем в наших странах. Если при этом учесть огромные природные ресурсы СССР, то при рациональном ведении национального хозяйства у Советского Союза были вполне реальные возможности вытеснить нас с мировых рынков. Поэтому мы всегда предпринимали действия, направленные на ослабление экономики Советского Союза и создание у него внутренних трудностей» (Игорь Вотанин «Сурков и вокруг». Газета «Завтра», № 32, август 2007 г.).
28 марта 2008 г.
