Г.М. Шиманов

 

О ТРЁХ ВИДАХ ПОЗНАНИЯ

 

ЧТО ТАКОЕ НАУКА

 

Во избежание недоразумений скажу сразу, что под наукой в строгом смысле этого слова я понимаю только естественные науки. О том, почему т.н. общественные науки должны быть исключены из науки в строгом смысле этого слова, речь пойдёт чуть позже.

Чтобы понять, что такое наука, нужно, прежде всего, обратить внимание на то, что она не даёт ответов на самые важные вопросы, возникающие у человека.

В чём смысл его жизни? В чём смысл мироздания? Каково его происхождение? Создано ли оно Богом или не создано никем, но было всегда? А если создано Богом, то зачем? И Кто Он такой? Он добр или зол по отношению к людям? Или Он равнодушен к ним? И что есть добро? И что зло?

От ответов на эти вопросы зависят ответы на другие наиважнейшие вопросы: Как человеку строить себя и своё окружение?  Как строить свою семью, свою общину, свою нацию и своё государство?

 

Наука не даёт ответов на эти и многие другие важные вопросы. А почему? Потому что предметом её изучения является не мир в его целом, а только его частности. Миром в целом занимаются философия и богословие. А наука изучает подробности мироздания, причём по преимуществу материальные. Физика изучает явления физические, химия – химические, география – географические. Математика – числовые и пространственные отношения, логика – логические. И т.д.

Науки, которая изучала бы весь мир в целом, не существует. И не может существовать, потому что методы познания, используемые наукой, исключают это.

Но если наука не способна постигать смысл целого, то из этого следует, что она не может постигать и смысла отдельных его частей. Даже в том случае, если специально их изучает. Изучая их, она описывает со всё большими подробностями каждую частность, обнаруживает связанные с нею закономерности, предлагает людям способы использовать эти закономерности в их интересах, но постигать глубинный смысл изучаемой вещи она не может. Потому что глубинный смысл каждой части зависит от того места, которое она занимает в целом. И от той роли, которая ей предназначена на этом её месте.

Вырванная из контекста целого каждая его часть умирает в самом важном для неё отношении. Она отличается от части, включённой в целое, как труп человека отличается от живого человека. Между ними большое сходство, но в трупе нет жизни.

Мало того. С развитием науки открываются всё большие подробности изучаемых ею частиц мироздания. Со временем их становится так много, что ни один учёный оказывается не в силах их охватить даже в той области, которой он занимается. Учёным приходится специализироваться на всё более узких участках общенаучного фронта. А это значит, что, приобретая всё больше знаний в своей специальной области, учёный ориентируется всё хуже в смежных с ней областях. Он погружается во всё более мелкие частности бытия и, следовательно, удаляется всё больше от понимания мира в его целом. Он становится жертвой своей специализации.

Но и это ещё не всё. Не менее важно то обстоятельство, что наука не знает, что такое свобода. Конечно, этого не знает никто из людей, но люди, как правило, её чувствуют и верят, что она есть. А философы даже доходят иногда до понимания того, что она есть чудо, недоступное для человеческого ума.

Наука же не отрицает чудес, она их просто не воспринимает, как ухо не воспринимает видимый мир, а глаз не воспринимает звуков. Наука по самой своей природе видит и понимает явления лишь не свободные, только закономерности, логические и природные, а свободы, соседствующей с ними или даже пронизывающей их, не видит и не понимает. Поэтому её взгляд на человека и общество, в которых действует их свобода, заведомо ущербен.

Свободу могут видеть и признавать её ценность сами творцы науки, т.е. учёные, но лишь в той мере, в какой они отрешаются от чисто научного взгляда на мир. Однако тот способ научного мышления, к которому они привыкают и который становится второй их натурой, влияет на характер их чисто человеческого мышления. Он ослабляет его, не упраздняя его полностью.

Поэтому учёные остаются всегда в той или иной степени стихийными философами в той мере, в какой является стихийным философом всякий обычный человек. А поскольку идеология и философия это понятия родственные или, по меньшей мере, близкие по смыслу, то учёные-естественники оказываются почти всегда в той или иной степени идеологами. Даже в том случае, когда проклинают идеологию и уверяют всех, будто они идеологами не являются.

Но, поскольку их лучшие силы уходят на изучение частностей бытия, оторванных от его смысла, то идеологами и философами они оказываются, как правило, слабыми. Наглядный пример тому – академик Д.С. Сахаров с его идеей расчленения СССР на десяток или даже более независимых государств. Другой пример - наш прославленный Д.И. Менделеев, учивший, что капитализм это зло, но зло не опасное и не способное помешать прекрасному будущему России. «Времена войн и прочих военных успехов, - писал он, - канули в вечность, а будущее принадлежит объединяющему умственному, моральному и промышленно-экономическому развитию» («К познанию России», М., 2002 г., с. 211).

 

Но вернёмся к теме свободы. Что следует из того, что наука не знает свободы? Из этого следует, что она не может постигать ни сущности человека, ни сущности общества, поскольку они невозможны без их свободы. А потому все т.н. научные труды, посвящённые изучению человека, общества, истории и даже экономики (экономика по мере развития человеческого сознания оказывается во всё большей зависимости от его особенностей), имеют на самом деле не научный, а, в лучшем случае, полунаучный характер. В этих трудах объективные данные обрабатываются субъективным сознанием их творцов и выдаются фанатиками от науки за полноценную науку. Так обстояло дело в СССР, где явно идеологизированные труды Маркса, Энгельса и Ленина выдавались за науку в высшем её проявлении. Да и сами марксистские «классики» тоже выдавали за науку в чистейшем её виде идеологизированные труды Моргана, Дарвина и других сторонников гипотезы об эволюционном происхождении нашего мира.

Человек есть таинственное сочетание действующих в нём закономерностей с его свободой, от которой зависит, в какой степени эти закономерности в нём действуют, а в какой утрачивают свою силу. Если сказать точнее, то закономерности, действующие в человеке, зависят, как правило, лишь в небольшой степени от его личной свободы, но они, тем не менее, зависят.

Кроме того, все закономерности мира, если он создан Богом, сотворены Им же, а потому и зависят от Него полностью. Они могут ослабляться или даже отменяться, если Ему это в каких-то случаях нужно. Таково объяснение чудес. А вот возможны ли чудеса или невозможны - это вопрос веры. Доказать их возможность или невозможность нельзя. Как и реальность Бога. И  надо сказать, что подавляющее большинство современных учёных-естественников признаёт это обстоятельство. Они называют себя, как правило, агностиками или, иначе, позитивистами.

Но спрашивается: если наука таит в себе описанные выше немощи, если она не способна строить человека и общество, то почему же она приобрела такое почти господствующее положение в современном мире? Почему в глазах множества людей она приобрела значение как бы критерия истины?

Из того факта, что наука не способна ориентировать людей в мировоззренческом и социально-политическом отношении, совсем не следует, что она бесполезна во всех отношениях. Нет, она приносит плоды, полезные людям в их практической жизни. Или плоды, представляющиеся им полезными. Вот причина её высокого авторитета в глазах современных людей. Без науки были бы невозможны не только бесчисленные удобства всякого рода, без которых мы не можем уже жить. Без науки была бы невозможна вся современная цивилизация.

 

В истории человечества наука была не нужна святым, уходившим от мира в пустыни, чтобы там, наедине с Богом, совершенствовать себя. Приближаясь тем самым к Богу и к правильному пониманию мироздания.

На протяжении тысячелетий наука в современном её понимании была не нужна ни крестьянам, ни ремесленникам. Они даже не знали, что это такое. Им было достаточно тех трудовых навыков, которые были у них и которые передавались по наследству практически без изменений. А что касается крестьян, то у них была своя крестьянская наука о природе, по-своему сложная, но не способная развиваться далее границ, обусловленных самим образом традиционной крестьянской жизни.

По большому счёту наука не требовалась ни Государству, ни Церкви. Разве что в редких случаях. Так, Государству была нужна календарная система, а для её расчёта требовалась астрономия. Календарная система требовалась и Церкви. Кроме того, астрономия требовалась мореплавателям, кочевникам и купеческим караванам, передвигавшимся в степях и пустынях. Но требовалась она в сравнительно небольших размерах, увеличивать которые не было никакой нужды. Так что и здесь были тоже границы, обусловленные образом жизни традиционного общества.

Но положение изменилось коренным образом с развитием капитализма. Только при капитализме развитие наук оказалось востребованным по-настоящему. И чем дальше, тем больше. А потому и оплачиваться труд учёных стал всё весомее. А если стал оплачиваться, то и число учёных стало расти, и сама работа их пошла куда успешнее.

По мере возрастания числа учёных они соединялись в корпорации, и коллективный труд усиливал личные способности каждого.

Кроме того, развитие частных наук вело к тому, что каждая из них помогала развитию всех остальных, а развитие всех остальных помогало развитию каждой. В неразвитом же виде они были обречены на прозябание в одиночестве и бессилии.

Конечно, не погоня за прибылью породила науку. Наука в зачаточном виде была и до возникновения капитализма. Но погоня за прибылью создала условия для взрывоподобного развития науки. Как камень, брошенный в горах, способен вызвать лавину, так и мысль о материальном успехе, не обузданная зрелыми мыслями о правильном человеке и правильном обществе,  способна вызвать лавинообразные изменения в мире.

Эти изменения были бы невозможны, если бы традиционное общество ещё до этого не подгнило в религиозном и нравственном отношении. А оно подгнило, да ещё так, что дальше было некуда.

Оно разделилось на властных и безвластных, и властные жили за счёт безвластных. И, мало того, ещё унижали их при этом. Властные оправдывали своё господство, указывая пальцем на небо. Они приспособили христианскую религию для служения своим низменным интересам, чем дискредитировали её. Они развращали своим лицемерием и самих себя, и зависимых от них людей.

Но здесь надо отметить, что сказанное относится исключительно к миру Западного Христианства, где капитализм и родился. Здесь дух индивидуализма был намного сильнее, чем в остальном мире, и социальные контрасты тоже превосходили несравнимо соответствующие контрасты в остальном мире.

Итак, капитализм не мог развиваться без развития наук. Их развитие стимулировало развитие капитализма, а развитие капитализма стимулировало развитие наук. Но в этом двуединстве ведущая роль принадлежала капиталу, а науке принадлежала роль достойной его помощницы. Но эта роль не высвечивалась капиталистической пропагандой. А почему?

Хозяевам капиталистической системы был нужен культ науки, и он сознательно создавался ими. Этот культ раздувал в учёных высокое представление о самих себе и способствовал тем самым их эффективной работе.

Кроме того, он приучал неучёное население смотреть на учёных снизу вверх. И побуждал наиболее успешных молодых людей из этой неучёной среды учиться упорно, чтобы подняться на научные небеса.

Но не менее важным было ещё одно обстоятельство. Культ науки был чем-то вроде новой религии, альтернативной традиционным религиям, особенно Христианству. Ценность этого культа для хозяев капиталистической системы была в том, что он разрушал традиционные ценности и превращал тем самым народы капиталистических стран в разрозненное население. А если разрозненное, то и всё более эгоистичное и низменное по своим интересам. А потому и всё более беспомощное перед хозяевами капиталистической системы.

Конечно, для разрушения народов было недостаточно одного культа науки. Поэтому он дополнялся другими ложными культами и культиками, на первый взгляд такими же невинными, как и культ науки, но приносившими в дальнейшем не менее ядовитые плоды.

Если мне скажут, что при капитализме учёные сами решают, служить им капитализму или не служить, то я полностью соглашусь с этими словами. Добавив к ним только то, что решать-то они решают, но от их решения практически ничего не зависит. Если учёный не хочет служить капиталистической системе, то он может покинуть обслуживающую её науку. Он будет работать таксистом или убирать мусор на улицах. Но даже в качестве мусорщика он всё равно будет работать на капитализм, потому что капитализму мусорщики тоже нужны. Как и таксисты.

Если же учёный останется в науке, выбрав в ней какой-нибудь уголок, не имеющий, по его мнению, отношения к капитализму, то это будет его иллюзией. Потому что любой вклад в науку, даже самый маленький, будет со временем всё равно учтён счётной машиной капитализма и использован им в своих интересах.

Выхода, казалось бы, нет и не может быть. Как сама наука стала пленницей капитализма, так и учёные, доверившиеся ей по своему неразумию.

Мне, может быть, возразят, что в СССР наука служила социализму. И ещё как служила!..

А я поправлю: она служила не столько социализму, сколько правительству СССР. Или, точнее, стоявшему за ним Политбюро. Если бы она служила социализму, то социализм в нашей стране не рухнул бы так позорно.

Чтобы служить социализму, надо иметь правильное представление о нём, как и правильное представление о его антиподе – капитализме. Если бы учёные СССР имели правильные представления о них, то отличались бы по своему социально-политическому развитию от неучёных граждан СССР. А они были в этом отношении такими же бездумными и покорными обывателями, как и все остальные. Они не только не выработали здравую модель «перестройки, но даже не предупредили советскую общественность о том, в какую пропасть затаскивают их советские вожди-перевёртыши в ходе объявленной ими «перестройки». Хуже того. Они сами, в своей массе, понадеялись на капиталистический «рай», который им рисовала советская перестроечная пропаганда. Они даже сегодня не интересуется тем, чем отличается подлинный социализм от социализма советского типа. Для них, за редкими исключениями, социализм был и остаётся ценным, главным образом, потому, что он обеспечивал их работой и хорошо её оплачивал. А сейчас, когда рухнула экономика вместе с её наукой, им стало жить намного хуже. Вот почему они стали опять «социалистами»

Эх, наука-наука. Ничему ты не научила своих служителей.

 

 

 

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ

 

            О слабостях науки можно было бы написать ещё несколько страниц, но я боюсь заслонить подробностями самое главное, о чём уже сказано. А именно: наука не отвечает на самые главные вопросы, возникающие у человека.

Но отвечает ли на них философия?

 

            В отличие от науки, философия хочет обнять весь мир, чтобы понять его суть и дать людям правильные нормы их жизни, соответствующие этой сути. Но может ли мысль человеческая обнять весь мир?

            Нет, она не способна на это. Он слишком велик для неё и слишком глубок. Он содержит в себе такие тайны, которые не постигаются человеческим умом.

О том, что такой тайной является свобода, уже говорилось.

Другой тайной является время. Что оно такое? Мы знаем лишь то, что оно распадается на прошлое, настоящее и будущее. И способно сжиматься и расширяться. Но как?.. И почему?.. Над временем, как и над мирозданием, невозможно поставить эксперимент. Как узнать, что было, когда мир творился? Человек не способен на это. А если мир не творился, но был всегда, то как убедиться в этом? Убедиться в этом тоже нельзя. Мы можем верить или не верить в то или другое, а знать не можем.

Или ещё пример: самая простая травка, по какой мы ходим, не обращая на неё внимания. Она тоже великая тайна. Если собрать всех учёных мира и дать им все инструменты и все материалы, которые они захотят, чтобы они создали хотя бы одну травинку из первичных её элементов, то они не сумеют этого сделать. При всём могуществе современной науки.

Изменять уже существующие растения учёные могут, да и то лишь до каких-то пределов. А создать растение заново из его элементов не могут. Даже если им пообещать в награду все богатства, какие только есть на свете.

            Итак, философы возвышаются над служителями науки своим желанием понять мир в его целости, но постичь эту целость они не могут. Желание у них есть, а силы осуществить его не хватает. О чём свидетельствуют плоды их усилий. Их объяснения сути мира настолько противоречат друг другу, что дальше некуда.

            Хотя это люди умнейшие и заслуживающие самого искреннего уважения. Это люди необыкновенные, посвятившие свои жизни решению самой важной задачи, какая только может вставать перед разумными людьми: постичь смысл бытия. И вот оказывается, что при всех их благих намерениях они не в состоянии не только донести своё понимание мира до простецов, но даже понять друг друга.

            Нет, частично они понимают друг друга. Какие-то отдельные мысли других философов они понимают и потому одобряют. Но это лишь в лучшем случае. А в основном они или критикуют друг друга, или настолько презирают друг друга, что даже не обращают внимания друг на друга. История философии породила всё увеличивающийся в своём объёме хаос разнородных идей, лишь иногда и лишь отчасти, возможно, связанных как-то друг с другом.

В немецком «Философском словаре», изданном в 1957 г. в Штутгарте, об этом сказано так: «СКАНДАЛОМ В ФИЛОСОФИИ называют то обстоятельство, что философия, несмотря на свои тысячелетние усилия, не открыла ещё, кроме нескольких логических аксиом, никаких положений, признаваемых всеми философами в качестве очевидных» (русский перевод: «Философский словарь», М., 1961, с. 534).

Против этого утверждения тут же восстали дежурные советские философы, заявившие, что оно правильно лишь по отношению к идеалистической философии. А по отношению к марксизму и ленинизму оно ложно в корне. Но где они теперь, эти советские философы?

Однако из того обстоятельства, что философы, как правило, противоречат друг другу, никак не следует, что все они заблуждаются. Вовсе не исключено, что среди них был кто-то один, сказавший истину, но его не поняли все остальные. Может такое быть? А почему бы и нет?

Но если так, то чего же стоят в таком случае все остальные философы, не способные понять своего собрата, открывшего им истину? Хороши философы. И это лучшие умы человечества? Если так, то не стоит вся мировая философия ломаного гроша.

Чтобы спасти её от абсолютного обесценивания, надо признать, что среди множества философов действительно не нашлось ни одного познавшего истину в её целости. Что делать. Гениальные философы были, их было немало, частично они прозревали истину, но понять её в её целости не сумели.

А что такое истина, понятая частично? Это не только вещь двусмысленная, но и опасная. Как опасна гнилая лестница или частично правильная конструкция самолёта.

Философы по сравнению с людьми науки оказались какими-то бесплодными существами. Учёные естественники, при всём их ничтожестве мировоззренческом и при всём их прислуживании сильным мира сего, выдают вполне весомые результаты своей работы, отрицать которые не может никто. А философы?..

Но если присмотреться к их трудам внимательнее, то придётся признать, что они не совсем бесплодны. Конечно, философы не способны справиться со своей основной задачей. Но зато они плодят всё новые философские учения, обнаруживают всё новые ракурсы мысли и творят всё новую философскую терминологию.

Быть может, в этом есть какая-то относительная польза. Занятие философией это, по меньшей мере, гимнастика для ума. А она поддерживает высокий уровень интеллекта. А он, в свою очередь, нужен для решения каких-то не только философских проблем.

Но в целом развитие философии (если только это развитие)  уводит философов всё дальше от главной задачи всякой правильной философии – от постижения смысла человеческой жизни. И, следовательно, от понимания философами того, каким должно быть правильное общество. Оно уводит философов во всё больший хаос идей, то ли правильных, то ли неправильных, то ли правильных только отчасти, поди разберись.

Но в том-то и заключается польза такой философии для хозяев капиталистического мира. Они заинтересованы в том, чтобы лишить человечество разума. И, как следствие, подчинить его себе.

А в самую первую очередь, согласно их логике, следует лишить разума тех, кто ищет смысл бытия. Потому как, найдя этот смысл, они стали бы выстраивать, в соответствии с ним, свою личную жизнь и, насколько это посильно для каждого, жизнь всего общества. Они обнаружили бы при этом лукавую суть капитализма, погибельную для человечества, и стали бы вырабатывать здравую альтернативу капитализму.

А зачем это нужно руководителям капиталистической системы? Им это совсем не нужно. Для них такая направленность человеческих умов стала бы началом конца всей капиталистической системы.

Вот почему им так выгодно направлять умы начинающих философов по естественному, казалось бы, для них пути. По пути изучения трудов их предшественников. Таких же, как и они, искателей истины. Пусть изучают древних, средневековых и позднейших философов. Пусть знакомятся с их достижениями, а затем, опираясь на них, поднимаются ко всё новым высотам. Пусть тратят свои лучшие силы и годы на блуждания в безвыходных лабиринтах мировой философии. Чтобы к концу своей жизни обессилеть и убедиться в бессилии самой философии.

Но если даже они не дойдут до понимания бессилия философии, то и того лучше. Пусть умирают в надежде, что философия может открыть людям истину. Она не сумела сделать этого в прошлом; но ничего: у неё есть в запасе будущее, которому нет конца.

Если к сказанному добавить, что штаб мировой капиталистической системы располагает вполне достаточными материальными и организационными средствами для стимуляции полезных для него философских течений, то мысль об использовании им философии для деградации человеческих умов станет ещё понятнее.

А существует ли такой штаб? Никакая система невозможна без организующего её центра. Если капиталистическая система существует, то существует и организующий её центр. А самый эффективный для порочной системы центр – закулисный. Потому что он практически недоступен для критики. Как можно критиковать то, чего формально не существует? Любой критик формально не существующего центра может быть обвинён (и, как правило, обвиняется) в болезненном состоянии его ума. И этого вполне достаточно для удаления из общества всех опасных для капитализма критиков. Вот как умно придумано.

А теперь спросим: должна ли входить в состав философских идей мысль о скрытном закабалении человечества капитализмом? И, в частности, мысль о скрытном закабалении им самой философии?

Или это такой ничтожный вопрос, что на него и внимания обращать не стоит? Но что же это, спрашивается, за философы, если они так расценивают самый острый вопрос нашего времени?..

Полистайте философские энциклопедии и словари: вы не найдёте в них ничего на эту тему. Это запретная тема для наших философов. И они подчиняются этому запрету. А если так, то кто же они, как не скрытные рабы капитализма? При всех их достоинствах, если они у них есть. Вот тебе и «искатели истины»…

Ах, философия, философия. Ты действительно по своему существу любовь к мудрости. Но каковы твои плоды? Ты одариваешь людей ценными мыслями, но они у тебя в рассыпанном виде. Они не связаны внутренне друг с другом. Хуже того, они перемешаны с мыслями ложными. А то и связаны с ними наружно. Но в таком виде они лишь маскируют твою интеллектуальную трясину и заманивают в неё.

Ты, философия, даёшь людям многое, но не даёшь им самого главного. Того, что отделило бы правильные мысли от ложных и объединило бы правильные мысли в систему идей, отвечающих людям разумно на самые важные для них вопросы.

 

ЧТО ТАКОЕ ОТКРОВЕНИЕ

 

            Итак, ни наука, ни философия не открывают человеку, кто он таков и что такое окружающий его мир. Не открывают, в чём смысл его жизни и как ему её строить. А потому и приходится ему самому думать об этом.

            Но многие ли думают об этом? Похоже на то, что основная часть человечества не дорастает до самостоятельных размышлений на эти темы, но уже с детства усваивает господствующие представления об окружающем мире. А также представления о том, как человеку жить. И в дальнейшем корректирует их уже своими личными соображениями.

            Ну, а как быть тем, кто дорос до понимания важности этих вопросов?

            Хотя ни наука, ни философия не дают ответов на главные вопросы, возникающие у человека, было бы ложной крайностью утверждать, что они вообще не учат человека ничему. Нет, наука и философия развивают его ум и дают ему ценный материал, необходимый для осмысления его положения в мире.

            Наука позволяет человеку понять, как грандиозен и как сложен окружающий его мир. И насколько он превосходит в этом отношении все творения рук человеческих. Из чего следует, что он был создан какой-то Разумной Силой, превосходящей всякое человеческое понимание.

Предположить, что он возник из простейшей материи в результате её саморазвития, можно лишь при допущении, что простой материал (а материя это и есть материал) способен сам обрабатывать себя и превращаться со временем в дом или корабль, или в какое-либо иное разумное сооружение. Приписывать материалу способность к саморазвитию это не что иное, как шулерский приём. Весь так называемый «диалектический материализм» строится на этом шулерском приёме – на приписывании материи способности, которой обладает на самом деле только дух, только идея, только разум.

Но вернёмся к тому, что гораздо проще и естественнее верить в то, что дома строятся не сами собою, а существами разумными. И наша Вселенная, этот необъятный наш Дом, сотворена тоже Разумной Силой, а не возникла сама собою. До веры в Творца этого мира поднимались некоторые философы ещё античного мира.

Но вот в чём проблема: этот Творец обладает и сверхчеловеческим разумом, и сверхчеловеческой силой. Это бесспорно. Но есть ли у него совесть? Вот самый больной вопрос. Есть ли у него сострадание к людям, которых он создал? Или он к ним равнодушен?

Если судить по тому, что происходило с людьми в прошлом и что происходит с ними сегодня, то придётся сказать, что Творец создал этот мир для себя самого, а не для людей. Ибо что может быть жальче участи человека, способного понять свою участь? Родиться лишь для того, чтобы тянуться к чему-то светлому и убеждаться с возрастом всё больше в том, что оно не так уж светло. Что оно если не иллюзорно, то тленно, - это уже само по себе больно. Но самая главная боль в том, что ты даже своим самопожертвованием не спасёшь от подобной же участи тех, кого любишь. И они тоже не спасут никого из тех, кого они любят.

Если бы люди верили, что они способны совершенствовать общество, и находили бы в его совершенствовании смысл своей жизни, то их положение было бы не так безнадёжно. Пусть я умру, и памяти обо мне пусть не останется, но я люблю добро, я люблю хорошее общество, и смысл моей жизни готов видеть в служении ему. Лишь бы оно не было иллюзорным.

Но наш Творец, похоже, лишил людей даже этой малой радости. Чтобы совершенствовать общество, надо знать, каким оно должно быть. А человек не знает даже себя самого. Как же он может строить общество, не зная ни смысла его элементов, ни правильных их отношений между собою?

Если бы Творец был действительно Богом, то Он не оставил бы людей в неведении о том, Кто Он таков и зачем создал этот мир. И почему в созданном Им мире возникло зло. Почему в мире такая несправедливость. Почему люди забыли Его и своё собственное прошлое.

Если бы Бог был, то Он сказал бы людям, как им жить, чтобы жить правильной жизнью.

 

Мне говорят, что такое знание об истинном Боге было дано людям в Библии. Она-то и есть Откровение Бога. Главное его Откровение, в отличие от множества частных его откровений.

Но как мне поверить в то, что Библия это не творение рук человеческих? Как мне поверить в то, что Библия действительно от Бога, а руки человеческие (или, точнее, человеческие умы) были всего лишь передатчиками Откровения Бога?

Я думаю так: Если бы Бог действительно дал людям своё Откровение, то Он  устранил бы у нас все сомнения в его истинности. Что Ему стоило написать на ночном небе сияющими словами всё, что Ему следовало сказать для нашего вразумления? Пусть эти слова светились бы на ночном небе лишь раз в месяц. Или даже один раз в году. Светились бы вместо звёзд. Этого, думаю, было бы достаточно для вразумления всех.

Или: почему бы Богу не явиться к людям в образе достойном нашего доверия? Не в образе беспомощного человека, которого они  распяли, а в образе силача, перед которым всё человечество было б бессильно. Вот когда стало бы ясно, что Его слова не человеческие фантазии, но истина в последней инстанции.

В этом случае люди получили бы общий понятийный язык. Мы все стали бы понимать друг друга и делать общее дело, заданное нам Богом.

Вот это было бы действительно Откровение.

Хотя… Если подумать получше, то в этом случае мы утратили бы свою свободу… А если свободу, то и разум… От разума осталась бы лишь его видимость, какую мы обнаруживаем в компьютере. Все люди были б заворожены величием Бога и выполняли б Его волю беспрекословно. Почти так же, как винтики и колёсики машины выполняют волю управляющего машиной. Это были б одушевлённые винтики и колёсики. А Бог, если верить Библии, дал людям свободу…

Нет, моё первое возражение против Библии неверно. Истинное Откровение не должно лишать людей свободы. Оно должно убеждать не всех, а только тех, кто действительно нуждается в Боге и потому ищет Его.

Что же касается остальных, то оно должно их предупреждать, что отвергнутое ими сообщение, может быть, всё-таки от Бога. Потому как не всеведущие же они, люди. Или всеведущие?

Итак, первое возражение отвергнуто. Но у меня в запасе есть и другие возражения. Спрашивается: если Бог так ценит человеческую свободу, то почему же Он, воспитывая ветхозаветных евреев, поражал их такими неслыханными чудесами и такими суровыми наказаниями? Разве чудеса и наказания не отрицают человеческую свободу? Отрицают, да ещё как.

И, развивая сказанное, добавлю: почему со временем и грандиозные чудеса, и суровые наказания от Бога пошли на убыль? Не потому ли, что люди стали умнее? Не потому ли, что стали критичнее относиться к религиозным мифам?

Однако, уже наученный первым неудачным возражением, я не спешу теперь сразу подписаться под вторым возражением. Я предпочитаю предварительно подумать.

С чего начинается свобода? Она начинается с несвободы. Как это так?

Свобода не даётся человеку с его рождения. Может ли быть свободным человек, лишённый разума? А у младенца разума ещё нет. Его сознание это чистый лист. Хотя это лист чудесный: он обладает способностями, которых нет у листа бумаги. Сознание младенца обладает способностью запоминать слова, сказанные ему родителями, связывать каждое слово с определённым предметом, запоминать внушения взрослых насчёт того, что хорошо, а что плохо. И что можно делать, а чего нельзя. Кроме того, младенец запоминает наказания, которые тоже учат его. И одобрения, которые его тоже учат.

А затем таинственным образом в его сознании возникают логические связи между внушёнными ему истинами. И со временем эти связи становятся всё более отчётливыми, они охватывают всё больший круг идей. Да и сами истины, посеянные в его сознании, растут. Они увеличиваются в объёме и в своей сложности. Так происходит развитие сознания.

Свобода невозможна без развития человеческого ума и связанной с ним нравственности. А они развиваются быстро или медленно в зависимости от многих обстоятельств. Чем развитее мысль человека и его нравственный мир, тем меньше нуждается он во внушениях и тем больше развивается самостоятельно. Т.е. свободно.

Сказанное применимо не только к отдельному человеку, но и к человеческим сообществам, т.е. к народам. Особенно к тем, которые Бог взял под своё особое попечение. Они тоже по мере взросления нуждаются всё меньше в чудесах и видимых наказаниях. Хотя о подробностях этого дела знает лишь Бог.

Вот почему грандиозные чудеса и суровые наказания были уместны в младенческом и детском возрасте народов, а затем пошли на убыль.

Это не значит, что в настоящее время не бывает ни чудес, ни наказаний свыше. Они происходят, и даже, возможно, достаточно часто. Но теперь они имеют не столь очевидный для всех характер. Теперь они бывают явными только для тех, с кем они происходят. А для остальных они под вопросом. Эти чудеса сегодня, образно выражаясь, лишены гражданства, их загнали в подполье. Они не осмысливаются ни учёными, ни публицистами, они нигде не фиксируются. Не принято писать и размышлять о чудесах в нашей серьёзной художественной литературе. А потому и население не знает о них практически ничего. А если не знает, то у него создаётся впечатление, что их нет, и что они невозможны. А если они невозможны теперь, то, скорее всего, были невозможны и в прошлом.

Вот как умно «воспитывается» наше население. Но об этом отрицательном «воспитании» нет ни слова в нашей науке.

 

Итак, второе возражение против веры в истинность Библии оказалось тоже следствием недоразумения. Но я дополню сказанное ещё несколькими словами.

Бог действительно наделил людей свободой. Но их свобода не абсолютна. Степень её зависит как от внешних обстоятельств, так и от настроенности самого человека. Если он стремится к истине и добру, то степень его внутренней свободы растёт. А если он равнодушен к ним (или, тем более, враждует с ними), то степень его внутренней свободы сокращается. Даже в том случае, если его внешняя свобода огромна. Так у алкоголика тоже сокращается степень его внутренней свободы, хотя по внешности он свободен.

Как уже сказано, свобода человека зависит и от внешних обстоятельств. Они тоже влияют или могут влиять на неё в лучшую или в худшую сторону. И в этом случае от внутренней свободы человека зависит, поддастся ли он этому влиянию извне или не поддастся. А если поддастся, то насколько.

Однако нашим человеческим умом невозможно обнять всю полноту вопросов, связанных со свободой. Всю их полноту нам не обнять, но самое главное в ней понять можно. Я, как сумел, изобразил это главное. А о том, правильно я его понял или неправильно, пусть судят читатели.

 

 

Третье серьёзное возражение против Библии состоит в том, что в ней понять ничего невозможно.

Почему в ней так много противоречий? Почему в ней так много непонятного даже для её приверженцев? Что же это за Откровение, если Римские Папы были вынуждены в своё время запрещать мирянам читать Библию, чтобы спасти их умы от идейного хаоса?.. Неужели Бог не мог изложить свои объяснения и наставления кратко и понятно для всех? Как они, например, излагаются в учебниках «Закона Божия» для детей и юношества?

Почему для истолкования Откровения потребовались сотни, если не тысячи, богословов, которые стали делиться в дальнейшем на несогласные друг с другом партии? Почему даже сегодня в Православии такое обилие разных идейных течений, не понимающих и не принимающих друг друга? Хотя Откровение у них одно.

Давайте рассмотрим эти вопросы по порядку, начиная с вопроса о том, почему Бог не дал людям Откровение в самом кратком и понятном виде. Как оно изложено в учебниках «Закона Божия».

Но ведь эти учебники понятны тоже далеко не всем. Если бы они были понятны всем (и, следовательно, для всех приемлемы), то чего проще было бы объединить всех на их основе. Но не объединишь. Даже православные читатели находят в них те или иные пороки. А все остальные тем более. Следовательно, вопрос о кратком и понятном изложении Откровения не так прост, как он может показаться поначалу.

Дело, видимо, не столько в том, что Бог дал нам плохое Откровение, сколько в состоянии самих наших умов. Мы своими неразвитыми умами забракуем любое, даже самое лучшее, Откровение. Какое Откровение нам ни дай, мы всё равно найдём в нём изъяны. А поскольку наши умы различны и по степени своего развития и по своему характеру, то и изъяны эти окажутся разными как по своему объёму, так и по своему характеру. То, что будет изъяном для одних, будет истиной для других. И наоборот. Если мы даже простую ссору в семье оцениваем по-разному, то как нам придти к согласию относительно предметов высоких, а потому и более трудных?

Бедный Бог. Как Ему угодить всем нам? Не угодишь. Особенно всем сразу.

Поэтому Он и стал открывать Себя не сразу всем народам и даже не одному народу, а только отдельным лицам, внутренне близким Ему. Тем, кто сам тянулся к Нему. А через них их жёнам и детям, их роду. И лишь потом дал более полное Откровение образовавшемуся из них народу. А затем, выждав солидный срок, необходимый для усвоения этого Откровения хотя бы лучшими его представителями, дал более полное Откровение в виде Нового Завета уже для всех народов Земли. Хотя и среди них оно усваивалось тоже далеко не всеми. Что делать. Но и в таком виде духовное развитие человечества всё-таки совершалось.

            Это к вопросу о том, почему Бог не дал нам Откровение кратким и понятным для всех.

            Но если бы даже Он сумел это сделать каким-нибудь чудом, то результат оказался бы всё равно плачевным.

Библия с её сложностями дана людям на вырост. Сколько бы они ни развивались умственно и нравственно, они будут всё равно находить в ней всё новые истины, не замеченные ими ранее. А также всё новые видимые несообразности. И, осмысливая их, будут совершенствовать свои умы.

Но если бы Бог дал Откровение краткое и понятное для всех, то оно стало бы чем-то вроде детской одежды, которую все были бы вынуждены носить и в юношеском возрасте, и в зрелом.

 

А теперь о противоречиях в Библии. Вот одно из них. В молитве Господней на русском языке сказано: «и не введи нас во искушение». Поясняя эти слова, составитель «Закона Божия» (СПб, 2006 г., с. 76) протоиерей Серафим Слободской пишет:

«Искушением называется такое состояние, когда нас что-нибудь или кто-нибудь тянет на грех, соблазняет сделать что-либо беззаконное или дурное. Вот, мы и просим – не допусти нас до соблазна, которого мы переносить не умеем; помоги нам преодолевать соблазны, когда они бывают».

Хорошо «объяснение». В тексте молитвы содержится просьба о том, чтобы Бог не ввёл нас во искушение, а толкователь утверждает, будто в ней просится о прямо противоположном – чтобы Бог нас от искушения спас.

В чём тут дело?.. Толкователь не знал о том, что слово «искушение» имеет в русском языке два разных смысла. Один из них - «испытание», а другой –  «соблазн», т.е. склонение человека к греху. Об этом чёрным по белому сказано в «Толковом словаре» В. Даля. О том, что слово «искус» значит именно «испытание», пишет в своём «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмер. Ясно, что в русском переводе Евангелия имеется в виду первый смысл, а никак не второй. Мы просим Бога не испытывать нас, потому что сознаём свою слабость и своё недостоинство.

Но двойной смысл слова «искушение», о котором знают далеко не все, порождает у некоторых впечатление, будто они обнаружили в Священном Писании явное противоречие: в одном месте говорится о том, что Бог никого не искушает (Иак. 1, 13), а в другом - будто Он может искушать.

            Я привёл лишь один пример недоразумения, закравшегося в русский текст Св. Писания. А сколько подобных недоразумений в нём ещё? Трудно сказать. И все они должны порождать впечатление явных противоречий в Библии.

            Смысловые неточности, порождающие видимость противоречий, могли происходить по разным причинам.

И от простых описок, допущенных переписчиками в древности, и воспроизводившихся затем последующими переписчиками.

И в силу того обстоятельства, что мы не знаем ни одного слова Иисуса Христа в его подлинном виде. Иисус Христос говорил, как известно, на арамейском языке. Записей его текстов на арамейском языке не осталось. Все его слова мы знаем лишь в передаче их евангелистами, а любая передача чужих слов неточна или может быть неточной. Мало того. Евангелисты перевели слова Иисуса Христа на греческий язык. А точные переводы с одного языка на другой, как утверждают филологи, практически невозможны: в каждом языке есть свои смысловые особенности, недоступные для другого. А потом другие переводчики переводили евангельские тексты с греческого языка на другие языки, на которых тоже должны были возникать новые смысловые оттенки.

            Мне могут сказать: Дух Святой охранял евангелистов от неточностей при переводах евангельских текстов с арамейского языка на греческий.

Конечно. Но доводить эту мысль до крайности, лишая их переводы подробностей, отражающих их личности, а также особенности самого греческого языка, едва ли правильно.

            Если бы тексты Св. Писания были действительно безупречными по части их ясности и отсутствия в них видимых противоречий, то не было бы никакой нужды в их разъяснении со стороны св. отцов. Зачем разъяснять, когда и без того всё ясно? Но, по учению Церкви, правильное понимание Св. Писания возможно лишь при толковании его св. отцами. Чем косвенно признаётся наличие в нём неясностей и видимых противоречий.

            Преувеличивать их значение было бы так же вредно, как и недооценивать. Преувеличивая их значение, мы заслоняем ими главный смысл Откровения. А недооценка значения противоречий ведёт к тому, что какая-то вырванная из контекста Библии фраза берётся за основу её понимания, и в результате общий её смысл искажается.

            Конечно, Богу ничего не стоило не допустить в Св. Писании ни описок переписчиков, ни погрешностей при переводах с одного языка на другой. Он мог бы вмешаться в это дело своей силой. Но было бы это в интересах людей? Едва ли. Людям полезно самим напрягать свои умы, осмысливая сложности своих отношений с Богом. Если бы Бог делал за людей всё, что им нужно, то они стали бы не способны совершенствоваться в умственном и нравственном отношении. А такие люди стали бы, в конце концов, не интересны даже самим себе. Человек без постоянного совершенствования есть абсурд. Не потому ли в Евангелии сказано: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»? (Мф. 5,48).

Именно по этой причине Священное Писание нельзя идеализировать с внешней его стороны.

            Но есть и другая причина видимых противоречий и трудных мест в Библии. Она в несоразмерности человеческого ума и Божественного Разума. Как нам понять то, что превышает наше понимание? А непонимание может шокировать человеческий ум. Оно шокирует его в том случае, если человек забывает о слабости своего ума по сравнению с Умом Божественным. В этом случае непонимание может стать причиной восстания человеческого ума против Ума Высочайшего.

Поясню сказанное таким примером. Детский умок явно несоразмерен уму его родителей. Но если ребёнок доверяет своим родителям, то противоречия между его умом и умами его родителей не возникает, или оно сводится к безопасному минимуму. Ребёнок понимает, что своим малым умом он не может понять многого, и это обстоятельство его не смущает. Оно совершенно естественно.

А что происходит, когда ребёнок вырастает в подростка или, тем более, в юношу? Он сознаёт свою умственную силу как вполне достаточную для самостоятельной жизни. И начинает не только противоречить своим родителям, но и утверждать себя вопреки их воле. Он становится самостоятельным раньше времени, не взяв от родителей того опыта, которым они обладают.

Но родители это всё-таки люди, со всеми их достоинствами и пороками. Родители - не главный источник жизни для человека. Поэтому преждевременный духовный разрыв с ними для него не смертелен. Он может быть и катастрофичным, но может быть и сравнительно безболезненным. Смотря по тому, какие это родители и каков он сам. Если родители совсем дурны, то разрыв с ними может быть для молодого человека даже спасительным.

Иное дело разрыв с Богом. Это разрыв с главным смыслом человеческой жизни. А кто разрывает? Существо, которое по сравнению с Богом остаётся ребёнком и в своей юности, и в зрелом возрасте, и в старости, но мнит себя уже самодостаточным по части понимания жизни и правильной её организации.

Если бы человек осознал, что он не самодостаточен, что он, при всех своих науках и философиях, при всех своих практических навыках, при всём своём видимом благополучии (когда оно есть), на самом деле беспомощен, как ребёнок, потерявший родителей, то он стал бы искать доброго Бога. Своего Небесного Отца. А добрый Бог невозможен без его обращения к людям со словами о самом Себе и о созданном Им мире. Со словами о том, что Он любит их и заботится о них. Добрый Бог невозможен без его указаний людям, как им жить и на что им надеяться. Какая же это доброта, если Творец, видя плачущего ребёнка, равнодушен к его плачу?

           

            Атеисты мне скажут: «Вы, христиане, завораживаете себя своей выдумкой о добром Боге. Это же ясно, как день. Ваша религия – это самогипноз. Да и всякая религия это опиум для народа. Только мы, атеисты, смотрим на жизнь трезво».

            Я начну опровержение этих слов с того, что опиум разрушает человека. Если бы религия была опиумом для народов, то они, убедившись на собственном опыте в её разрушительном характере, выстраивали бы себя уже с древнейших времён на атеистической основе, а не на религиозной. Но такого отрицательного опыта в истории человечества не было. Все человеческие общества всегда, за исключением ХХ-го и ХХ1-го веков, строились на религиозной основе. Но даже в эти последние века никаких доказательств того, что религия является опиумом для народов, найдено не было. Утверждение о том, что религия есть опиум для народа, это не более, как голословное заявление ничтожного меньшинства людей, соединивших в своих головах отрицание религии с отрицанием таких традиционных ценностей, как нация и семья. Поэтому не случайно в тех странах, в которых восторжествовал практический атеизм, его торжество соединилось с разрушением семьи и распадом народов на человеческие атомы, которые стали опускаться в идейном и нравственном отношении чем дальше тем больше. Из чего следует, что опиумом для народов является на самом деле не религия, а атеизм.

Но как ловко перевернули истину с ног на голову идеологи атеизма. Они «диалектики» в худшем смысле этого слова. Т.е. софисты.

 

            Атеизм, сам по себе, не знает ни добра, ни зла. Не знает он и другой «истины», кроме той, что Бога нет. Т.е. истины отрицательной.

Если религия, даже самая примитивная, содержит в себе представление об истине положительной и призыв к добру, как она понимает его сама, то в атеизме нет ни того, ни другого. Поэтому атеисты дополняют свой атеизм своими собственными представлениями о том, что есть истина и что есть добро и зло. А эти представления у них самые разные.

Одни атеисты отрицают религию потому, что не понимают, как Бог, если бы Он был, мог допустить такое торжество несправедливости в жизни. Это отрицание Бога по человеческому неразумию. Другие отрицают Бога потому, что ценят свою личную свободу выше всего на свете и не хотят связывать себя посторонними для них идеями и нормами жизни. В этом отрицании неразумие уже совмещается с начаточным эгоизмом - с нежеланием думать и заботиться о других. А третьи атеисты идут дальше вторых и отрицают Бога потому, что видят в религиозных идеях и нормах препятствие для осуществления своего господства в мире. Господства меньшинства человечества над его большинством ради эксплуатации этого большинства. Здесь неразумие переходит в безумие, а начаточный эгоизм развивается в эгоизм сознательный и даже граничащий с демонизмом. Или даже соединяющийся с демонизмом.

Таким своекорыстным борцам с религией полезны бескорыстные борцы с нею, считающие религию препятствием для построения справедливого общества. Поэтому своекорыстные борцы используют бескорыстных для разрушения религиозных обществ, а после того, как те сделают своё дело, убирают их с политической сцены. Примером тому – история СССР.

            А теперь о том, является ли религия самогипнозом верующих в Бога людей. Самогипноз сужает мир гипнотизирующего  себя человека и, более того, искажает его. Но в чём это отрицательное влияние самогипноза проявляется у христиан? В том, что они брезгливы по отношению к разврату всякого рода? В том, что они отрицают культ материального потребительства? В этом проявляется их превосходство над их антиподами.

Чем выше поднимается человек к Богу, тем шире его умственные и нравственные горизонты. И наоборот. Чем меньше интересует человека связь Неба и Земли, чем меньше он думает о Боге, тем низменнее его интересы и тем уже круг его интересов. А если сужаются его интересы, то вместе с ними сужаются его умственные и нравственные горизонты.

Из чего следует, что не христиане, а именно атеисты гипнотизируют себя мыслью о том, что Бога нет.

И, наконец, о том, является ли мысль о добром Боге выдумкой христиан. Что есть Высший Разум, это не выдумка, а факт, о котором свидетельствует всё мироздание. Если кто не знает об этом факте, то лишь по своему невежеству. А вот о том, что этот Высший Разум не только разумен в недоступной для человека степени, но ещё и добр (и тоже в недоступной для человека степени), свидетельствуют два обстоятельства.

Первому из них как раз и посвящена настоящая статья. Она о том, что если бы Творец был добрым, то Он обязательно открыл бы людям Себя и смысл своего творения. Открыл бы им в том виде, в каком это доступно для них на их нынешнем уровне развития. И Библия действительно является таким Откровением, нравится это кому-то или не нравится.

А постижение этого Откровения Творец поставил в зависимость от усердия самих людей. Не интересует тебя эта тема – ты и не поймёшь в ней ничего. А если не поймёшь, то и отвергнешь заключённую в ней идею, даже не уяснив её себе. А если тебя интересует эта тема, то будешь постигать шаг за шагом не только главную её идею, но и вырастающие из неё побочные идеи. Увидишь, что Библия содержит в себе такие мудрые подробности, связанные с творением мира и его конечными судьбами, до которых не додумались своими умами даже лучшие из философов. И эти мудрые подробности лишний раз убедят тебя в том, что Библия действительно от Бога.

Второе обстоятельство, свидетельствующее о том, что Творец добр к человеку, состоит в том, что лишь опираясь на истины и ценности, данные ему в Откровении, человек может строить разумно свою личную и общественную жизнь. Разумно не в том смысле, что с его пониманием разумности согласятся сразу все нехристиане, а в том смысле, что его созидание будет действительно совершенствовать человеческую природу и человеческое общество, а не разрушать их, как разрушаются они ныне. А если дело пойдёт таким образом, то и нехристиане, осмысливая христианские дела, будут со временем убеждаться в их правильности.

Я написал это, а потом подумал: А не мечта ли это? Где доказательство того, что именно так всё и будет? В моём рассуждении о втором обстоятельстве нет этого доказательства. А если нет, то никакое это не обстоятельство. Обстоятельством можно назвать лишь то, что существует реально. А у меня лишь заманчивая для христиан перспектива. Лучшая из всех перспектив, но не гарантированная ничем.

А потом я подумал: Пусть даже так. Но хорошая перспектива – это тоже, в некотором смысле, обстоятельство. И очень существенное.

Христианство заронило в души людей высочайшую в мире мысль – о Боге как о совершенной Любви. Но связать эту мысль с мыслью о правильной организации жизни людей на земле не сумело. А почему?.. Со временем и на этот вопрос, возможно, сумеем ответить более или менее полно. А пока ограничимся тем, что, видимо, не легко было нашим предкам, не обладавшим нашим историческим опытом, уяснить для себя необходимость этой связи и все трудности этого дела. Это сегодня нам легко понять необходимость этого дела. Да и сегодня все ли его понимают?

Видимо, христианство должно было пройти через идейный кризис по части понимания им того, что такое общество и государство. И не только по части понимания общества и государства, но и по части понимания им самого человека, потому что без правильного понимания общества и государства невозможно правильное понимание человека и его дела на земле. И этот кризис должен был стать не только идейным, но охватывающим едва ли не все стороны практической жизни людей, потому что практическая жизнь связана с идеями и в громадной степени держится на них.

Если бы не было этого гигантского идейного и практического кризиса в жизни христиан, то как можно было иначе научить их тому, как надо строить правильно своё общество и своё государство? На уровне более высоком, чем это было раньше? Людей учит не только их положительный опыт, но и отрицательный. Если же не научить христиан этому делу, то как научить ему остальное человечество? Такой, думается, была логика Промысла в истории.

Однако сказать о нынешних христианах, что они чему-либо научились, осмысливая свою историю, увы, невозможно. Сегодня они ищут образцы для своего настоящего и будущего в своём прошлом и спорят о том, какие образцы были образцовы, а какие не образцовы. И, споря между собою, увязают всё больше в окружающем их капиталистическом мире, который они боятся называть его настоящим именем. Чтобы никто не подумал, будто они социалисты или имеют с социалистами нечто общее.

Современные христиане, за редкими исключениями, завязли в капитализме не хуже философов и учёных. Но, может быть, в будущем произойдёт нечто такое, после чего и христиане, и философы, и учёные, осознав свою беду, начнут выбираться сообща к здравому смыслу? А подлинный здравый смысл невозможен без высочайшего смысла.

 

Итак, повторю вкратце сказанное выше об Откровении:

Откровение это рассказ Бога о самом Себе и созданном Им мире, переданный человечеству через ветхозаветных пророков и новозаветных апостолов.

Будем постигать смысл этого рассказа и созидать свои жизни в соответствии с ним – будет и в нашей жизни высокий смысл. Не будем постигать смысла этого рассказа – и наши жизни останутся малосмысленными  или станут окончательно бессмысленными.

Вот две главные перспективы для человека. А подробностей, связанных с ними, достаточно для того, чтобы разбираться в них всю свою жизнь.

 

 

 

 

О ПРАВИЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ НАУКОЙ, ФИЛОСОФИЕЙ И БОГОСЛОВИЕМ

 

Существуют три главных вида познания: научный, философский и основанный на Откровении.

Первый из них самый низший, но, вместе с тем, очень важный, т.к. обслуживает материальные потребности людей и, кроме того, даёт философам и богословам сырой материал для его осмысления.

Второй вид познания, философский, более высокий по сравнению с научным. Чистая философия, т.е. основанная на исключительно человеческих способностях постигать истину, это попытка осмыслить всё бытие в целом, включая способность человеческого разума познавать что-либо. Это осмысление не даёт никаких однозначных результатов и не приносит людям никакой материальной пользы, но способствует развитию их умов и пониманию ими того, что для постижения Истины необходимо Откровение со стороны самого Бога.

Третий вид познания подобен второму, но отличается от него тем, что здесь основой для постижения бытия является вера человека не в свои человеческие способности, а в реальность Бога, который любит людей, а потому и открыл им в Священном Писании, Кто Он такой, зачем создал этот мир, почему в нём возникло зло, и как надо жить людям, чтобы жить разумной и праведной жизнью.

Если отвергнуть этот третий вид познания, то людям, доросшим до понимания ничтожества их жизни, лишённой её связи с Богом, не останется ничего другого, как жить жизнью, по большому счёту, бессмысленной. И опьянять себя верой в то, что в их жизни, при всей её эфемерности, есть какой-то вполне достаточный смысл. Который, для разных людей, в разном. Кому-то надо сделать карьеру, кому-то удачно выйти замуж, кому-то дать детям хорошее образование. А кому-то сделать открытие и прославиться в связи с ним. И т.д.

В этом случае у каждого будет его личное дело, а общего дела у людей не будет, и они станут по этой причине вольными или невольными эгоистами.

А общество, состоящее из эгоистов, это уже не общество, а псевдо-общество, обречённое скользить по наклонной вниз в нравственном и умственном отношении. Потому что истинный разум связан с истинной нравственностью.

Неверие в Бога как в Отца Небесного есть корень человеческого эгоизма, а отсутствие у людей общего дела, имеющего благой характер, это условие развития и совершенствования их эгоизма.

Но могут ли наши учёные понять эту простую истину? Едва ли. Они слишком заняты своими научными проблемами.

А философы? Тоже едва ли. Особенно профессиональные философы. Потому что они не столько философы, сколько работники тех или иных идеологических служб, зависимых от сильных мира сего. Но даже в том случае, если они готовы положить свои жизни за любимые свои идеи, как им понять суетность своих идей в обезбоженном мире?

Трудность осознания людьми необходимости сочетать свои лично-семейные и профессиональные заботы с заботами о правильном обществе усугубляется тем ещё обстоятельством, что принять Откровение по-настоящему значит войти в конфликт с господствующими в нашем «обществе» идеями и нормами жизни. А многие ли на это способны? Скорее всего, немногие. И тем безотраднее будет участь этих немногих. Они будут обречены на выдавливание их из высших слоёв этого «общества» во всё более низкие.

Но даже в христианской среде, к которой они примкнут или попытаются примкнуть в случае их подлинного обращения к Богу, они не найдут сочувствия своим мыслям о необходимости правильного общества. Христиане, а особенно православные, приучены своим прошлым к социальной пассивности, и одолеть эту могучую силу прошлого собственными силами не способны. По крайней мере, не способны сегодня.

Вырваться из-под власти этой инерции невозможно без осознания пороков прежних христианских обществ. Пороков, которые оставались не опознанными самими христианами, а потому и не искоренялись, но разрастались и обессиливали эти общества. В слабости прежних христианских обществ как раз и была главная сила их противников и главная причина торжества капитализма в современном мире.

Этой темы только касались христианские философы, но касания темы и её раскрытие это разные вещи.

Не раскрывали эту тему и христианские богословы. Некогда ветхозаветные пророки сопрягали своё богословие с судьбою своего народа, а нынешние богословы не сопрягают своё богословие с судьбою своих народов. Мало того. Не сопрягают своё богословие даже с судьбою самого Христианства.

В 1917-1918 годах были добиты последние государства, признававшие, хотя бы формально, евангельские истины своими высшими истинами. А это значит, что исчезла христианская цивилизация, начало которой положил император Константин Великий в 4-м веке.

Казалось бы, гибель христианской цивилизации это событие ничуть не менее значительное, чем её возникновение. Это тема для размышлений и дискуссий с целью выяснить не столько причины возникновения христианской цивилизации (более или менее понятные), сколько причины её заболевания и, как следствие, её смерти. Не осознав причин её заболевания и развития её болезней, невозможно отделить истинные ценности христианских обществ от ложных, а без такого различения невозможно возрождение Христианства в новой силе. Но наши православные богословы и православные философы этой темы попросту не заметили. Во всяком случае, я не знаю ни одной книги на эту тему и даже ни одной статьи.

Пишу это для того, чтобы показать, что наших учёных и философов в случае их обращения к Богу ждёт не такая уж сладкая жизнь. Однако альтернативой этой не сладкой жизни будет жизнь безнравственная, которой им жить придётся, хотят они этого или не хотят. Безнравственной она будет потому, что равнодушие к обществу по своему существу безнравственно. 

Похоже, однако, что никакого чуда духовного возрождения современных учёных, философов и богословов у нас не будет. Они будут по-прежнему заниматься своими делами, оторванными от жизни общества. А если оторванными от общества, то, значит, оторванными и от Бога. Потому что Бог, в отличие от обывателей, состоянием общества озабочен. О чём свидетельствует его Откровение.

 

Но что было бы, если бы чудо возрождения лучших умов человечества действительно произошло?

Что было бы, если бы христианские богословы начали выяснять причины гибели христианской цивилизации и обнаруживать её болезни? А если её болезни, то и очищенные от них достоинства христианских обществ. Как изменилось бы в этом случае современное Христианство. Как приблизилось бы оно в этом случае к истинному Христианству.

А что было бы, если бы философы осознали тоже своё бессилие созидать правильное общество? И, отыскивая причину этого бессилия, догадались о том, что без опоры на Откровение Всевышнего они не способны не только созидать правильное общество, но даже понимать друг друга. Хотя бы в основах своих представлений о мире.

В этом случае, осознав спасительность Откровения, они стали бы не просто философами, а философами-христианами. Не номинальными христианами, а ответственными перед Богом за состояние общества. Как изменилась бы в этом случае вся современная философия. Какой созидательный характер она бы приобрела.

А что было бы, если бы и современные учёные осознали, что их науки хороши только в том случае, если они служат обществу, а не обслуживают его разрушителей? Если бы учёные осознали, что они обязаны быть не только служителями наук, но и добросовестными членами общества, ответственными за свои открытия и изобретения. Что они обязаны продумывать заранее возможные последствия своих открытий и изобретений для общества.

А поскольку продумывать их невозможно без более или менее правильного представления о том, каким должно быть общество (а правильное представление об обществе, как уже сказано выше, невозможно выработать без опоры на Откровение), то учёным пришлось бы сочетать свою сугубо научную деятельность с размышлениями философского и даже богословского порядка. И не только с размышлениями, но и с выступлениями в качестве заслуживающих доверия общественных деятелей.

 

Мне могут сказать: ты христианин, поэтому хочешь всех загнать в христианство.

А я отвечу: загонять насильно в Христианство никого не хочу, а объяснить, почему я христианин и почему считаю нравственно и логически необходимым признание Христианства всеми добросовестными людьми, я обязан.

Тем более в настоящее время, когда в человечестве под влиянием капитализма рушатся нравственные и умственные ориентиры и могут исчезнуть окончательно. Если наши богословы, философы, учёные, писатели, учителя, администраторы и все, в ком ещё не исчезли совесть и разум, не восстанут против духовной чумы, порождённой культом маммоны, и не объединятся ради создания лучшего общества, то завтра, быть может, будет уже некому и некого призывать к этому.

 

Каким же образом наука, философия и богословие должны строить свои отношения, чтобы они соответствовали максимально интересам общества? Но правильнее было бы сказать, что выстраивать свои отношения должны не наука, философия и богословие, а те, кто их создаёт. Сами учёные, философы и богословы.

Думаю, что каждый вид познания должен служить не себе самому, а Богу и обществу. Отделять интересы Бога от интересов общества значило бы искажать правильные представления о Боге и обществе. Конечно, они есть величины несопоставимые по своей значимости, из чего, однако, не следует, что их интересы различны. Нет, истинному Богу нужно правильное общество, а правильному обществу нужен истинный Бог. Поэтому служение Богу и обществу это единое по своему существу служение. При несомненном первенстве служения Богу.

 

Каким же образом должны служить Богу и обществу учёные, философы и богословы?

Один из крупнейших учёных ХХ века, Макс Борн (1883-1970), писал об опасности бесконтрольного научно-технического «прогресса» и призывал своих коллег поставить развитие науки и техники под контроль высокой традиционной нравственности (Макс Борн «Моя жизнь и взгляды», Москва, 1973 г., с. 105 и 142). Но как это сделать, он не объяснил.

И в самом деле: как? Легко сказать: «поставить под нравственный контроль». А кто будет определять, что нравственно, а что нет, и где границы нравственно допустимого? И, главное, кто будет обладать властью, способной удерживать науку в этих границах?

Вот потому-то и оказался призыв Макса Борна гласом вопиющего в пустыне. С тех пор, как он прозвучал, прошло, как минимум, сорок с лишним лет. Но ни одного научного форума, посвящённого столь важному вопросу, насколько я знаю, учёные не организовали. Они устраивают международные конференции, посвящённые частным хозяйственным и экологическим проблемам, но эти конференции имеют отслеживающий и «косметический» характер, а не тот принципиальный, о котором писал Макс Борн.

Думается, что направить развитие науки в русло служения истинным интересам общества невозможно иначе, как устранив главную причину бесконтрольного использования наук – капитализм. Пока существует капитализм, нравственный и дальновидный контроль за использованием наук невозможен. А устранение самого капитализма невозможно до тех пор, пока смертельная опасность, исходящая от него на всё человечество, не будет осознана самим человечеством. Поэтому об этой опасности должны не молчать все разумные и добросовестные люди. И, в первую очередь, должны не молчать богословы, философы и учёные. А поскольку авторитет учёных в настоящее время особенно велик, то они обязаны использовать его максимально для оповещения всех об этой опасности.

Кроме того, кому, как не учёным, предупреждать общество об особо опасных для него направлениях в науке?

Кому, как не учёным, начать практику, подобную той, до которой доросли (или дорастают) изготовители лекарств, прилагающие к ним списки показаний и противопоказаний к их применению? Какими могут быть положительные и, главное, отрицательные последствия тех или иных научных изобретений и открытий для человечества? Об этом надо думать не после того, как они заявят о себе сами, когда загнать джинна в бутылку окажется уже почти невозможно, а заранее, пока джинн ещё не выпущен из бутылки.

Мне скажут, что эта наука прогнозирования последствий научных изобретений слишком трудна. И я соглашусь: Конечно!.. Ещё бы!.. Но без рождения этой наитруднейшей из наук и без её развития учёные останутся слепыми вождями слепых.

Я называю лишь вкратце то, что могли бы сделать учёные, если бы у них пробудились совесть и разум. Если такое случится, то они создадут науку, которая будет совершенствоваться и без которой здоровое будущее человечества будет попросту невозможно.

Нечто подобное можно сказать и о нынешних нехристианских философах, ещё не доросших до понимания того, что без опоры на христианское Откровение человечество не выберется из трясины, в которой оно оказалось.

А что было бы, если бы они доросли, т.е. стали бы христианскими философами? В этом случае они открыли бы для себя, как минимум, три важных дела.

Первое дело – рассказать просто, понятно и, по возможности, выразительно, почему и каким образом они сами пришли к своей христианской вере. И каким они видят будущее человечество.

Второе дело – подвергнуть добросовестной и обстоятельной критике, с христианских позиций, всю мировую философию, как дохристианскую, так и всю остальную, не исключая самой христианской философии. Разобраться, какие идеи в ней правильны, а какие ложны, и почему. Навести в мировой философии порядок. И сделать её тем самым доступной для понимания, в принципе, всеми думающими людьми.

Третье дело философов – разрабатывать темы, только намеченные христианским богословием, но не раскрытые им по-настоящему. Например, такие, как тема государства или тема семьи, тема нации, тема смысла истории. Я думаю, что философам надо ставить и раскрывать даже такие темы, какие не были заявлены прямо в Откровении, но вытекали логически из его духа. Например, тему совершенствования общества в условиях, когда на земле продолжается битва между Добром и злом.

Здесь надо оговориться, что христианские философы будут продуктивны, если будут свободны в своих суждениях о самых разных предметах. А свобода без разумного самоограничения невозможна. Какими же должны быть самоограничения христианских философов в этом случае? Во-первых, если они действительно христианские философы, то не должны противоречить в своих суждениях основам христианского вероучения. Это само собою. И, во-вторых, они не должны выдавать свои мысли о разных предметах за мысли самой Церкви, но признавать за своими мыслями исключительно личный характер.

В этом случае христианские философы останутся христианскими философами. Они не превратятся в богословов, чья задача, думается, не столько в открытии новых богословских тем и последующей их разработке, сколько в хранении чистоты христианского вероучения и всё большем его уразумении. И лишь в этом последнем порядке богословы могут и даже обязаны расширять постепенно тематику христианского богословия, освещая светом христианского вероучения мало освещённые или вообще не освещённые ранее темы. Философы же христианские должны совершать предварительную работу по этой части.

 

Долг христианских богословов в наше время, думается, прежде всего, в том, чтобы раскрыть смысл евангельских слов о невозможности для людей служить одновременно Богу и маммоне. Маммона есть бог материального богатства. Если он противопоставляется Евангелием самому Богу, то, значит, он не просто один из демонов, а одно из лиц самого дьявола. Но сегодня наши богословы, похоже, предпочитают не думать о столь важном обстоятельстве.

Если в докапиталистическом прошлом маммону изображали в виде духа материального стяжательства, овладевающего отдельными душами, то теперь, с образованием капиталистической системы, трудно не догадаться о том, что маммона есть нечто гораздо большее. Трудно не догадаться о том, что капиталистическая система это как раз и есть подлинное царство маммоны – великолепно организованное и располагающее не только глубоко продуманной антихристианской идеологией, но и, возможно, самой сильной армией в мире. Трудно не догадаться о том, что конечная цель этой могучей силы – разрушить все чуждые ей религии и идеологии, разрушить все социальные структуры, так или иначе поддерживающие в людях их нравственный строй, разрознить людей и сделать их тем самым не способными сопротивляться этой могучей расчеловечивающей силе.

Но кому трудно не догадаться об этом? Лишь ничтожному меньшинству человечества, способному думать хоть как-то о нравственных ценностях, о человеческой истории и о том, что происходит сегодня в мире. А подавляющему большинству людей эта правда о капитализме непонятна, и потому они становятся его жертвами. И до тех пор, пока они её не поймут, царство маммоны будет продолжать усиливаться.

Такая у нас перспектива. Или нас ждёт впереди нечто очень плохое (т.е. гораздо худшее, чем мы имеем сегодня), или в нашей истории произойдёт нечто невероятное: наша Церковь предаст анафеме капитализм, а её поддержат в этом и наши богословы, и наши философы, и наши учёные. А вслед за ними все мало-мальски разумные и добросовестные люди. И Кащеево царство, непобедимое на вид, рухнет.

Может ли произойти такое? Едва ли.

Но один раз в истории нечто подобное произошло. Я имею в виду тот факт, что некогда ничтожная кучка христиан с их безумной, казалось бы, верой в Христа воскресшего, гонимая, казалось бы, всемогущим Римским государством, не исчезла, как ей полагалось исчезнуть в соответствии с логикой жизни, но выжила. И не только выжила, но распространилась численно по всей громадной тогда Римской империи, которая, как оказалось, чахла изнутри при всей её внешней силе. И наступил момент, когда эта могучая внешняя сила признала своё духовное бессилие и склонилась перед правдой Христианства.

Что это было – чудо или нет?.. Если бы христианам первых трёх веков сказали о такой перспективе, то они расценили бы её не просто как чудо, а как чудо, которое попросту невозможно. А современные им язычники – тем более. Однако оно, при всей его «невозможности», стало реальностью.

Но если чудо могло произойти в прошлом, то где гарантии, что оно невозможно в будущем?

Однако чтобы чудо произошло, на него надо трудиться.

И в этом совместном труде на чудо спасения нашего общества выстроятся сами собою правильные отношения между богословами, философами и служителями наук. Возникнет сотрудничество вместо нынешнего равнодушия друг к другу. И даже в каждой из этих сред возникнет сотрудничество, которое одолеет нынешнюю конкуренцию.

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

к четырём статьям

 

       1. О том, что мироздание имело начало

 

А что если мир действительно существовал всегда? В этом случае говорить о его Творце было бы невозможно. Вот почему за эту мысль так ухватились атеисты. Это была спасительная для них мысль.

            Но если бы мир существовал всегда, то он был бы сегодня не тем миром, который мы знаем, а совершенством во всех отношениях. Потому что развивался бы до этого бесконечно долго. А поскольку мы видим перед собою не совершенный мир, то из этого следует, что ему не хватило времени для превращения в совершенство. А если не хватило времени, то, значит, он развивался не бесконечно, а какое-то конечное время. Пусть даже очень большое, но всё-таки не бесконечное. А это значит, что у него было начало.

        

       2. О неточности в словах М.В. Ломоносова

 

Ломоносов писал: «Создатель дал роду человеческому две Книги.

В одной показал Своё величие, в другой – Свою волю. Первая книга – видимый сей мир. Он Им создан, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его, признавал Божественное всемогущество.

            Вторая Книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению.

            Грех всевать между этими Книгами плевелы и раздоры!»

            (Из «Псковско-Печерского Листка», № 642).

 

Соглашаясь с тем, что глубинных противоречий между этими Книгами нет, надо, однако, признать, что различие между ними гораздо существеннее, чем это отметил Ломоносов.

Если бы человек, глядя на видимый этот мир, убеждался в реальности его Творца, то не было бы ни атеистов, ни скептиков. А они есть. А почему? На этот вопрос Ломоносов не ответил. И даже его не поставил.

Одного созерцания огромности видимого мира, его необыкновенной сложности и красоты недостаточно для признания всемогущества его Творца. Да и самой его реальности. Разве можно не видеть, что этот мир не только красив в каких-то отношениях, но и, вместе с тем, безобразен? И чего в нём больше, красоты или безобразия, трудно сказать. Скорее всего, последнего.

Что красивого, например, в болезнях и старческих немощах людей? Что красивого в их смертности? Что красивого в их преступлениях и в их, как правило, низкоумии?

Если всё это безобразие вышло из рук Творца, если Он таким создал этот мир, то не заслуживает он ни нашей любви, ни нашей веры.

Священное Писание возвышается над видимым нами миром в том отношении, что оно объясняет причину безобразия в нём и учит о Боге не только как о Творце, но и как о любящем своё творение Небесном Отце. Священное Писание объясняет нам многое из того, до чего мы сами никогда не додумались бы, созерцая сей видимый мир. А если бы додумались, то зачем, спрашивается, нам было дано Откровение?

Мы не додумались бы самостоятельно до наиважнейших истин о Боге и созданном Им мире потому, что сам этот видимый нами мир во многом уже не тот, каким он вышел из рук Творца. Разве в сотворённом Им мире были хищники, поедавшие других животных? И разве сам человек их убивал и ел? Нет, созданный Богом мир был несравненно прекраснее видимого нами мира, изуродованного человеческим первородным грехом и последующими родовыми и личными грехами.

Кроме того, разве сам человек был раньше таким, каким мы видим его сегодня? Он тоже изменился в результате грехопадения. Если бы не Откровение, данное падшим людям от Бога, то они, созерцая сей видимый мир, не догадались бы никогда о подлинном – нравственном – величии своего Творца. Их представление о Боге осталось бы на уровне язычников, признававших в своих богах безмерную силу, а о безмерном нравственном превосходстве Творца над людьми не помышлявших.

Конечно, всё сказанное мною Ломоносов знал не хуже меня, но выразил свою мысль не лучшим образом.

 

 

       3. О правильных словах Паскаля

 

Паскаль писал, что он знает только два рода разумных людей. Первый род это те, которые, не имея Бога, ищут Его всем своим сердцем и всем помышлением. А второй род это те, которые, найдя Бога, служат Ему всем своим сердцем и всем помышлением.

Ценнейшие по своей важности и ясности слова. Но я думаю, что их следовало бы развить в нечто большее.

Во-первых, следовало бы назвать ещё один род разумных людей. Не столь разумных, как ищущие сознательно Бога или, тем более, служащие Ему добросовестно. Но тех, в ком уже забродила мысль, предшествующая сознательному поиску Бога.

         Ведь для того, чтобы искать Бога, надо знать, хотя бы смутно,

 Кого ищешь и почему. Как можно искать то, что тебе не нужно? Чтобы начать искать Бога, нужно предварительно убедиться в том, что ты без Бога никому не нужен и ничего не значишь. Человек, не осознавший своей абсолютной нищеты в мире, в котором нет Бога, искать Бога не может.

            И лишь убедившись в том, что все ценности этого мира не стоят ничего по сравнению с тем, что ты смертен по большому счёту и не можешь оставить после себя даже царапины в качестве памятника самому себе, ты можешь начать задумываться о Боге.

Т.н. гносеология, т.е. теория познания, в которой отсутствует учение о бесконечной нищете и бесконечной слабости человека в обезбоженном мире, это на самом деле никакая не теория познания, а теория незнания. Это подделка, уводящая человека в идейную трясину, в которой он обречён умирать, так и не приблизившись ни на шаг к Истине.

Эта ложная теория учит людей искать не Истину, из которой растут все остальные истины, а оторванные от неё частные истины. Которые, в силу их оторванности от главной Истины, не ведут людей к ней и потому бесплодны для человека и общества.

Копайтесь, умники, в этом идейном мусоре. Может быть, что-нибудь и найдёте.

Подлинная теория познания должна содержать в себе не только учение о бесконечной нищете человека в обезбоженном мире, но и учение о поиске человеком Бога. На что ему опираться в этом поиске и каких идейных ловушек избегать. И, разумеется, должна содержать в себе учение о том, как человеку служить Богу. Потому что высшего познания Истины человек может достичь не иначе, как в служении Богу. 

Но и это ещё не всё. Человек не может служить Богу, не служа при этом людям. Разве что в каких-то, может быть, исключительных случаях. Праведное служение людям это критерий праведного служения Богу. А если так, то человек должен знать, каким

образом он должен служить людям самым наилучшим образом. Потому что видов праведного служения людям много.

Из слов апостола Павла о том, что дурные общества разрушают нравы, следует, что человек должен знать, какое общество дурное и почему, а какое хорошее и почему. И каким образом это хорошее общество созидать. Не будет человек участвовать в созидании хорошего общества – и то общество, в котором он живёт, будет медленно, но неизбежно, опускаться в нравственном отношении. А вместе с ним будут опускаться в нравственном отношении и люди. А если будут опускаться в нравственном отношении, то и в умственном, потому что подлинный разум и подлинная нравственность взаимозависимы. Они невозможны друг без друга.

 

4. Как относиться к противоречиям и непонятным местам в Священном Писании

 

Враги Христианства маскируют противоречия в своих собственных взглядах и вероучениях и выпячивают действительные или мнимые противоречия в нашем Священном Писании, раздувают их с тем, чтобы заслонить ими главное его содержание – благое и понятное всем. Понятное не только учёным богословам, но и самым простым людям. Если они благонамеренны.

А главное содержание Библии составляет не только по своей важности, но и по своему объёму, едва ли не 100% его текста. Или, в худшем случае, 95%.

Как же нам, христианам и внутренне расположенным к Христианству, относиться к этим противоречиям и непонятным местам в Библии? Сосредоточиться на них и буксовать на них до тех пор, пока не разберёмся в них полностью? Этого как раз и хотят от нас враги Христианства. Не допустить нашего приобщения к Христу этими видимыми противоречиями и непонятными местами.

А мы будем исходить из того, что Священное Писание дано нам на вырост. То, что нам непонятно в нём сегодня, может стать понятным завтра. Или через триста лет. Или тогда, когда закончится мировая история.

Вот это здравое отношение к Священному Писанию. Ведь главное в нём это всё-таки главное. Из него и следует исходить, решая вопрос о том, принимать или не принимать Христианство. Если примем, то будем овладевать постепенно и его подробностями. По силе своей христианской жизни. А не примем главного – останемся и без главного, и без его подробностей, которые могут быть поняты правильно лишь в свете главного.

 

5. Ещё одно мнимое противоречие в православном вероучении

 

Согласно православному вероучению в его популярной трактовке, все Лица Пресвятой Троицы равны между Собою. После этого утверждения, как правило, ставится точка и не даётся никаких пояснений насчёт того, почему в Новом Завете эти Лица явно не равны между Собою. В Новом Завете Сын молится Отцу, а не Отец Сыну. В нём Сын исполняет волю Отца, а не Отец волю Сына. Более того: сам Иисус Христос говорит: «Отец Мой более Меня» (Иоан. 14, 28).

Противники Православия с наслаждением указывают на это противоречие, а сторонники Православия помалкивают, как будто не слышат этой насмешки над ними.

Хотя вопрос, на мой взгляд, проще простого. Ибо одно дело равенство по своей ценности и совсем другое дело равенство по своей роли в общей жизни. Без иерархии, т.е. без соподчинения, невозможна никакое общество, даже самое малое. Ни семья, ни община, ни нация. Ни Церковь, ни Государство.

Но это не значит, что иерархия упраздняет равенство её составляющих по их ценности. В том-то и дело, что упразднение или умаление равенства по ценности происходит лишь в иерархиях больных или, во всяком случае, не совершенных. А в совершенной иерархии все её члены полностью равны по своей ценности.

Сочетание равенства внутреннего с неравенством внешним –вот, думается, правильная формула Любви, каковой и является Пресвятая Троица.

Мне могут сказать: Ты путаешь разные вещи – «равную ценность» и «единую сущность» Лиц Пресвятой Троицы.

Вот пусть богословы и докажут, что это никак не связанные между собою вещи.

 

 

6. Как некий старец пояснил слова Иисуса Христа о детях (Мф. 18, 3)

 

Он сказал: «Непослушные и послушные, смиренные и злобные – все дети в одном сходны по младости, по слабосилию и совершенному неумению к собственному попечению о себе, все одинаково без отца существовать не могут, имеют в отце нужду неотменную, и это единое знают, и плачут горько, видя себя оставленными отцом, предвидя неминуемую гибель. Взрослые же на себя надеются и в отце не видят нужды. Да не уподобимся взрослым! Прочувствуем себя и в злобе, и в непослушании нашем детьми, в отце вечно нуждающимися. Сия нужда спасительна. Сие и значит: «Будьте, как дети».

Эту цитату я воспроизвёл из книги А. Рогозянского «Наш современник в Церкви и в мире» (Москва, 2004, с. 236).

В другом месте Господь говорит нечто сходное, но иными словами: «Я – Лоза, а вы ветви» (Иоан. 15, 5). Как ветвь, отломившись от дерева, засыхает, так и человек, отвергший Христа, умирает духовно. Но умирает не сразу, а постепенно, как засыхающая ветвь.

 

7. Почему с нашей верой хорошо жить

 

Слова о том, что Бог есть Любовь и что Он наш Отец, это суть Христианства. Всё остальное в нём лишь следствия, вытекающие из этой сути. Очень важные следствия, но всё-таки следствия.

Вот почему с нашей верой так хорошо не только жить, но даже умирать. «В руки твои милостивые, Отче, отдаю себя, грешный».

Умирать с верой в Бога Отца хорошо, а жить с этой верой ещё лучше. Творить вместе с Ним хорошие дела. Созидать вместе с Ним хорошее общество. Что может быть лучше?

26 января 2011 г                                  

Shimanov. narod. ru