ПСЕВДОДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ПРАВОСОЗНАНИЕ
Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё что угодно в пределах закона. Когда можно делать всё что угодно? Когда имеешь мильон. Даёт ли свобода каждому по мильону? Нет. Что такое человек без мильона? Человек без мильона есть не тот, который делает всё что угодно, а тот, с которым делают всё что угодно.
(Ф.М.Достоевский “Зимние заметки о летних впечатлениях”).
Демократическое правосознание возникло в качестве реакции на религиозный, государственный и сословный деспотизм феодального общества. Ясное понимание неправды этого общества, попиравшего достоинство человека и отрицавшего за личностью право на свободу совести, двигало пионерами демократии, создавшими в конце ХУ111 века новое политическое устройство в Америке. Но еще задолго до образования США уже складывалась демократическая философия права, подготовившая умы учредителей нового государства настолько, что им оставалось лишь довести до логического конца заключенные в ней положения да осуществить их на практике. Что и было проделано с полным успехом.
Если изложить кратко основные положения новой правовой философии, то получится такая картина. Источником права является Бог. Человек, будучи образом Божества и именно в силу этого обстоятельства, обладает достоинством и определенными правами, главные из которых – право на жизнь, на свободу и собственность. Эти права, а также все вытекающие из них, являются “естественными”, т.е. присущими богообразной природе человека. А поскольку его нельзя лишить этой природы, то и “неотъемлемыми”. Из равенства всех перед Богом вытекает равенство гражданских и политических прав всех членов общества. Право каждого ограничено лишь его естественными пределами, т.е. теми пределами, за которыми начинается ущемление чужой свободы. Государство необходимо в качестве силы, организующей и поддерживающей в обществе правопорядок, а также представительствующей в сношениях с другими народами. Ну и, естественно, в интересах национальной самообороны.
Но на каком принципе должно быть построено государство? Поскольку замечено, что все монархи и правящие касты склонны узурпировать права народа и отдельных его представителей в свою пользу, то наилучшим и единственно приемлемым принципом должно стать НАРОДОПРАВСТВО. Т.е. установление формы правления и утверждение конкретных носителей власти самим народом. Или, по крайней мере, его большинством. Механизмом же, позволяющим выявить народную волю, должны стать всеобщие выборы с правом каждого выдвигать свою кандидатуру. Однако любая власть, даже народная по своему происхождению, невозможна без иерархии, а где иерархия – так фактическое неравенство прав, Это неравенство оправданно лишь в том случае, если используется в интересах всего общества. Но находящиеся у власти лица нередко используют свое положение в корыстных - личных или клановых – интересах, что ущемляет права граждан и может привести к реставрации деспотии. Чтобы предотвратить такую возможность, надо ОСЛАБИТЬ власть и с этой целью, во-первых, РАЗДЕЛИТЬ ее на исполнительную, судебную и законодателоьную, сделав последние две независимыми от первой. Во-вторых, узаконить известную независимость местных властей от центральной власти в целом ряде вопросов. В-третьих, установить периодическую СМЕНЯЕМОСТЬ лиц, находящихся у власти. И в-четвертых, поставить под НАРОДНЫЙ КОНТРОЛЬ всю деятельность властей, т.е. сделать всю политическую жизнь страны максимально доступной народному взору, обсуждению и КРИТИКЕ, а для этого обеспечить всем органам информации не только бесцензурное и независимое от властей положение, но и максимально возможный доступ ко всем областям политической жизни. Важным средством контроля за политической жизнью страны является также право граждан объединяться в политические партии и другие сообщества, т.к. разъединенные граждане не в состоянии эффективно выражать свои мнения и бороться за свои интересы.
Построенная на указанных принципах Великая Американская Демократия прошла 200-летнюю проверку временем и оказалась системой достаточно прочной, чтобы не изщмениться в своих основах, достаточно мудрой, чтобы не доводить свои принципы до абсурда, но ограничивать их действие пределами, диктуемыми здравым смыслом, и достаточно гибкой, чтобы успешно применяться к постоянным изменениям в жизни общества. Естественно, что влияние на политическое сознание Европы и всего остального мира страны, осуществившей демократические начала наиболее полно, не могло не оказаться огромным. Оно началось с самого возникновения США, но особенно возросло в ХХ веке. Америка стала образцом и бастионом Демократии. Восхищенному взору, устремленному на нее, представлялось вполне естественным, что самая демократическая страна является и самой богатой. СВОБОДА И БОГАТСТВО!.. Что еще человеку надо?..
Но, как известно, на всех никогда не угодишь. В обществе, к сожалению, всегда находятся такие люди, которые даже на солнце отыскивают пятна и, словно не замечая океана света и тепла, льющегося с него, ворчат, что вот-де и солнце тоже запятнано… Одним из таких патологических ворчунов был, как это ни странно, убежденнейший до мозга костей демократ и величайший патриот Америки – поэт Уолт Уитмен. Вот послушайте, как он ворчал:
“…при беспримерном материальном прогрессе общество в Штатах испорчено, развращено, полно грубых суеверий и гнило. Во всех наших начинаниях совершенно отсутствует или серьезно ослаблен важнейший элемент всякой личности и всякого государства – совесть…
Чего только не обнаруживает под личиной проницательный взгляд! Ужасное зрелище. Мы живем в атмосфере лицемерия. Мужчины не верят в женщин, женщины не верят в мужчин. Презрительная ирония господствует в литературе. Цель всех литераторов – найти предмет для насмешек. Бесконечное количество сект, церквей и т.д., самые мрачные призраки изо всех, какие я знаю, присвоими себе имя религии. Разговоры – одна болтовня, зубоскальство. От лживости, коренящейся в духе,- матери всех фальшивых поступков – произошло несметное потомство…
Испорченность деловых кругов в нашей стране не меньше, чем принято думать, а неизмеримо больше. Общественные учреждения Америки во всех ведомствах, кроме судебного, изъедены взяточничеством и злоупотреблениями всякого рода. Суд начинает заражаться тем же. В крупных городах полно грабителей и мошенников – и респектабельных и нереспектабельных. В высшем свете легкомыслие, любовные шашни, легкие измены или полное отсутствие каких бы то ни было целей, за исключением одной: убить время. В бизнесе (всепожирающее новое слово “бизнес”) существует одна только цель – любыми средствами добиться барыша. В сказке один дракон сожрал всех других драконов. Нажива – вот наш современный дракон, который проглотил всех других. Что такое наше высшее общество? Толпа шикарно разодетых спекулянтов и пошляков. Правда, за кулисами этого нелепого фарса, поставленного у всех на виду, где-то в глубине, на заднем плане, можно разглядеть колоссальные труды и подлинные ценности, которые рано или поздно, когда наступит их срок, выйдут из-за кулис на авансцену, но действительность все-таки ужасна. Я утверждаю, что хотя демократия Нового Света достигла великих успехов в деле извлечения масс из болота, в котором они погрязали, в деле материального развития, в деле обманчивого, поверхностного культурного лоска, - она потерпела банкротство в своем социальном аспекте, в своем реплигиозном, нравственном и литературном развитии… Мы стали похожи на существо, наделенное громадным, хорошо приспособленным и все более развивающимся телом, но почти лишенным души…
В тот день у меня был разговор с одним иностранцем, проницательным, хорошим человеком, его слова произвели на меня впечатление, в сущности они выражали мои собственные наблюдения и мысли. “Я много путешествовал по Соединенным Штатам,- говорил иностранецы,- я наблюдал ваших политических деятелей, слушал речи кандидатов, читал газеты, заходил в пивные, вслушивался в непринужденные беседы людей. И я убедился, что ваша хваленавя Америка с ног до головы покрыта язвами, и эти язвы – вероломство, измена и себе, и своим собственным принципам! Из всех окон, из всех дверей на меня бесстыже глядели дикие личины раздора и рабства. Всюду я видел, как мерзавцы и воры либо назначали других на всевозможные общественные должности, либо сами занимали эти должности. Север не менее порочен, чем Юг. Из сотни чиновников, служащих в федеральных учреждениях или в учреждениях какого-нибудь штата или города, не было ни одного, который был бы действительно избран волей незаинтересованных лиц, волей самого народа. Все были навязаны народу большими или маленькими фракциями политиканов, при помощи недостойных махинаций и подкупленных выборщиков. Заслуги и достоинства здесь не ценились нисколько. Всюду я видел, как миллионы крепких и смелых фермеров и мастеровых превращаются в беспомощный гибкий тростник в руках сравнительно немногочисленной кучки политиканов. Всюду, всюду я видел одну и ту же тревожную картину: как партии захватывают власть в государстве и с открытым бесстыдством пользуются ею для корыстных партийных целей”.
“Печальные, серьезные, глубокие истины…” – так заключает, ворча, Уитмен.
Но, разумеется, эти пристрастные и неумные нападки на собственную страну могут вызвать только ироническую улыбку на губах подлинных знатоков Америки. Поэт есть поэт, что с него взять. Хуже, конечно, что голос его не одинок, что в разных кругах американского общества звучат слова, так или иначе подтверждающие эту напраслину. Да и только ли на Америку? Увы, на весь современный мир, равняющийся на нее. Писатели и художники, словно соревнуясь, изощряются в описаниях его гнусностей и жестокостей, его духовной пустоты. Они сеют пессимизм и уныние, подрывая тем самым веру народа в спасительность Демократии. А им вторят ученые, философы и прочие, так сказать, мыслители. Дела, говорят они, действительно нехороши. Распад семьи, нравственный вакуум, отчуждение, страх, потребительское отношение к людям. Крах идеологий, власть денег, унификация жизни, зыбкость всего, тошнота, абсурд, неоновая тьма и прочие прелести свободного мира.
Но при чем же тут демократия? – спросим мы. Человечество, очевидно, всегда было таким, и лишь деспотическая узда мешала проявиться тому, что таилось в самой человеческой природе. Когда насилие рухнуло – начало распадаться и созданное насилием: добрые нравы и стыд, крепкая семья и надежды на лучшее. Получается вроде бы так, хотя вроде бы и нелепо.
Да, тут есть над чем призадуматься. Оказавшись перед фактом духовного кризиса современной цивилизации, приходится хвататься за аргументы, прямо противоположные по своему смыслу тем, с которых, как помнится, приверженцы демократии так блистательно начинали. Они обвиняли деспотию в том, что она препятствует раскрытию лучших свойств человека. И вот…
Но действительно ли свобода виновата в нынешнем расчеловечивании человека? Если так, то не может быть никакого выхода из современного тупика. Или, быть может, мы напрасно хулим ее? Может быть, беда вовсе не в том, что демократия дает человеку слишком много свободы, а в том, что она обманывает его, подсовывает ему только видимость свободы? Должна же быть какая-то причина нравственной катастрофы в демократическом мире.
Перетряхнуть демократический багаж, еще раз проверить демократические ценности – нет ли фальшивых среди них? – очевидная необходимость для всех стремящихся к лучшему миру.
Вот, скажем, свобода слова. Что это такое? Это свобода для всякого говорить все, что только ему захочется. Можно ли подвергавть сомнению ценность этой свободы? Похоже, нельзя, не унижая при этом достоинства человека. Но ведь именно эта свобода и охраняется так бережно демократическим законом. Или нет? А давайте-ка повнимательнее приглядимся к этому делу.
И спросим: если человек выговаривает глубочайшие истины, но не вслух, а про себя,- осуществление ли это свободы слова? Очевидно, нет. А когда выговаривает их вслух, но – в пустыне? Или в кругу сумасшедших?.. Тоже, очевидно, нет. Ну, а что такое свобода слова в обществе людей, которых нельзя назвать сумасшедшими в медицинском значении этого слова, но можно, однако, в ином, более духовном смысле? В обществе тех, кто не связан ни внутри себя, ни между собою никакой высшей идеей и кто озабочен больше всего лишь своими личными успехами на почве самого примитивного стяжательства? Не будут ли они глухи ко всему, что не имеет отношения к этому стяжательству? Очевидно, будут. Следовательно, в таком обществе будет свобода только для низких слов, потому что высоких слов никто не услышит.
Значит, говоря о свободе слова, надо не забывать самое главное: надо учитывать не только возможность говорить все что угодно, но и ДУХОВНУЮ НАПРАВЛЕННОСТЬ ОБЩЕСТВА. Направлено ли оно на подлинную свободу или только на свободу для низших влечений. А эта духовная направленность общества зависит, конечно, не столько от суммы всегда изменчивых воль его членов, сколько от самого его устройства, от заложенных в его основание идей. Организация общества, способствующая духовно-нравственному высветлению своих членов, должна быть признана ориентированной на подлинную свободу слова (хотя бы и содержала запреты на сквернословие и прочие частные ограничения), а способствующая их нравственному и духовному помутнению – ориентированной на фактическое упразднение этой свободы, хотя бы и не заключала в себе никакой видимой цензуры.
Остается, конечно, выяснить, соответствует ли изображенное выше общество (т.е. состоящее из людей с подавленными высшими интересами) современному демократическому обществу. Нет никакой нужды настаивать на том, что они уже полностью соответствуют друг другу. Демократический мир еще далеко не весь погружен в низкую погоню за наживой. Кощунственно было бы утверждать, что люди Запада поголовно лишены любви к добру и стремления к высшим ценностям. Но горькая правда заключается в том, что отнюдь не эти добрые чувства и благие стремления определяют общее направление западной жизни. А – противоположные им. Доказывать, что западное общество эгоистично и бездуховно в своих основах, значило бы ломиться в открытые двери. Но разве этого не достаточно для того, чтобы сказать, что демократическое общество, по существу, уже соответствует нарисованной выше отрицательной модели, хотя в частностях еще отличается от нее. Но поскольку направленность этого общества вполне определенна, то можно не сомневаться в том, что все эти частности будут стираться в ходе самой жизни и Запад буден неуклонно приближаться к своему разрушительному идеалу. Если в его основах не произойдут спасительные перемены.
Из сказанного следует, что вопрос о свободе слова на самом деле не так прост, как это может показаться с первого взгляда. Но почему-то апологеты демократического правосознания обходят эту сложность так старательно, как будто они на самом деле стараются кого-то обмануть. Зачем они это делают? И неужели им действительно так трудно поведать полную правду об изнанке их демократии? А ведь сказанное мною об этой изнанке далеко не исчерпывает предмета.
Что такое самые мощные легкие оратора по сравнению с радиостанцией, вещающей на весь мир?.. Ничто!.. А что такое рукописная книга по сравнению с изданной массовым тиражом? Тоже ничто. И даже книга размноженная в тысячах экземплярах по сравнению в бесконечными потоками других книг – лишь слабый всплеск среди шумных вод. В современном мире эффективность идеи зависит не столько от ее собственной значимости, сколько от мощи технических средств, определяемых в конечном итоге величиной капитала. Господствуя над средствами массовой информации, плутократия выступает в концерте идей в качестве закулисного дирижера, чья золотая палочка определяет, кто должен вещать постоянно, громко и самым обворожительным голосом, а кто – только попискивать отвратительно время от времени. Плутократия определяет, какие направления мысли должны доминировать в обществе, а какие влачить призрачное существование. Кого следует увенчивать лавровыми венками всевозможных премий, а кому выдавать волчьи билеты и кого публично оплевывать. Самое замечательное здесь то, что ничья свобода при этом нисколько формально не нарушается и ни о какой цензуре в общепринятом смысле говорить не приходится: просто неугодные плутократам голоса не получают поддержки, а угодные получают, и этого вполне достаточно. А поддерживать или не поддерживать кого-то – это, простите, священное право каждого. Сочетание явной свободы с тайной зависимостью – что может быть проще и гениальнее?
Богатство дает возможность вещать тысячами наемных голосов – и не каких попало, а самых талантливых и профессионально подготовленных, потому что в демократическом обществе свободно продается и свободно покупается практически все. Не только талант и красота, не только разум и сила всякого рода, но даже сама нравственная чистота. И ничья воля при этом формально не насилуется, только оплачивается звонкой монетой. У кого же этих монет недостаточно, тот может свободно обмениваться своими идеями со своими знакомыми, искать и находить сомысленников и, прикладывая грош к грошу, напрягаться издании какого-нибудь листка, чтобы бесплатно раздавать его прохожим. Без рекламы, без предварительной обработки читательского сознания – кто же его купит?.. Ах, найти бы богатого покровителя. Бывают же богатые сумасброды…
Но капитал на капитал дает сверх-капитал, в представителях которого родство душ и соответствующих интересов куда сильнее частных различий. И этот сверх-капитал выступает в битве идей единым фронтом, а по лукавой внешности – разномастными соперничающими течениями. Эта универсальность позволяет, угождая различным вкусам и настроениям населения, держать под своим контролем разные его слои, сталкивать их между собою, мирить и снова сталкивать, незаметно направляя всех в нужном напрвлении.
Правда, в обществе почти всегда находятся неуправляемые элементы, готовые рисковать своим жалким благополучием ради какой-то там правды. Но разве их трудно обезвредить? Более того. Таких чудаков можно утилизировать. Свободный писк среди общего рева и гвалта не только свидетельствует о свободе для для всех, он развлекает и умиляет.
А теперь еще раз о нисходящей, о низкокорыстной направленности демократического общества. Отвечает ли она интересам плутократов? Еще бы не отвечать. Она уничтожает духовно-нравственные преграды для торговли всем и вся, подстегивает рост все новых “потребностей”, тем самым расширяя рынок и эксплуатацию человеческих пороков. Но самое главное – пониженное и развращенное массовое сознание это могучий стабилизирующий фактор в политической жизни буржуазного общества. Такое пониженное сознание может быть революционным или конформным, но в любом случае оно, не будучи духовно-созидательным, не способно предложить буржуазному строю никакой ПОДЛИННОЙ альтернативы и потому вольно или невольно свидетельствует в его пользу. Чем ниже, растрепаннее и нравственно ущербнее будет сознание широких масс, тем лучезарнее и тверже будет возвышаться над ними простое и строгое здание святой Демократии. Таков парадокс, в котором нет ничего парадоксального.
Думается, что едва ли труден вопрос о том, сознают или не сознают плуто-демократы этот парадокс, сознательно или несознательно понижают нравственный уровень населения. Можно, конечно, и неумышленно способствовать этому делу. Но бессознательность есть удел сравнительно мелких сошек, прагматиков с оттопыренными карманами. Отказывать же подлинным дирижерам западного мира в понимании происходящего было бы как-то нелепо и даже невежливо по отношению к ним. Какие же они тогда дирижеры? Хотя обнаруживать свой змеиный ум перед всеми им тоже нельзя. Потому что как ни простодушна публика, явного зла она не потерпит. Или, вернее, если даже потерпит, в ней начнется процесс осознания происходящего. А это уже опасно. Вот потому-то и приходится валять дурака, изображать из себя незадачливых простаков-идеалистов.
Замаскировать действительные отношения между средствами массовой информации и народом, представить дело таким образом, будто не СМИ под режиссурой змееголовых владык капитала формируют сознание населения, а само население, делая выбор между тем или иным идейным течением, определяет характер информации, - важная задача буржуазной пропаганды. Однако признаем, что какая-то доля правды в подобном утверждении все-таки есть. Ведь и рыбак зависит от вкусов и повадок рыбы. И эта рыба, можно сказать, диктует ему свою волю по части насадок и прочих приемов ловли. И бедным рыбакам не остается ничего другого, как угождать своим жертвам, имеющим полную свободу капризного выбора между наживками на крючках и всякими прочими червячками и таракашками в своих водоемах.
Итак, зависимость слова от капитала и низкокорыстная направленность демократического общества опустошают СЛОВО изнутри, лишают его высокого созидательного смысла и превращают тем самым свободу слова в убывающую величину, приближающуюся к нулю. Поэтому в современном демократическом обществе нет честной борьбы идей, но только ее видимость. И как бы апологеты буржуазного мира ни натуживались доказать обратное, продолжающееся расчеловечивание западного мира свидетельствует нелицеприятно и неопровержимо о тщете этих потуг.
А теперь о реальности НАРОДОПРАВСТВА в Америке. Исход выборов зависит, как известно, в решающей степени от СМИ. Значит, обладающие формальной свободой слова могут влиять на этот исход формально, а обладающие реальной свободой слова, т.е. средствами массовой информации, могут влиять реально. Разница, очевидно, есть, и такая значительная, что надо быть полноценным кретином, чтобы верить в сказку для взрослых о свободных выборах, например, в США.
Но в Америке дело не ограничивается одними лишь СМИ. В американской политической жизни есть любопытная особенность: над всем множеством мелких партий и группировок, создающим впечатление подлинного разнообразия и полной свободы политической жизни, возвышаются две гигантские партии крупного капитала, делящие между собою реальную власть в стране. Партии эти не отличаются друг от друга ничем существенным (это как бы две руки чего-то единого целого, остающегося за сценой), но зато отличаются своими названиями, эмблемами и физиономиями кандидатов, а также нюансами в их программах (впрочем, для них совсем не обязательных и служащих только для предвыборной рекламы). И эти-то несущественные отличия как раз и оказываются предметом самого бурного ажиотажа прессы и телевидения, драматизирующих всякий жест и всякую ужимку соперников. СМИ раздувают до небес эти малозначительные и в основном личные противоречия между претендентами, чтобы внушить американцам, будто перед ними не одна политическая партия, представленная сразу двумя соперничающими кандидатами, а две разных, и потому избиратели имеют возможность самого реального выбора. Избирателю предлагают “на выбор” одно и то же, но в разных упаковках, и он с чувством собственного достоинства реализует свои права… Много ли человеку, а особенно американцу, надо? Воспитанный на помпезной американской мифологии, этот болван премного доволен тем, что является самым свободным человеком в мире и, разумеется, реально влияет своим “выбором” на политическую жизнь страны…
Тем-то и хороша тайная диктатура капитала, что она не лишает человека сладких иллюзий и не вырывает у него грубо из рук политическую погремушку, как это делает диктатура явная. Нет, она так приветливо говорит ему: “Свободный ты мой!.. Какое счастье, что ты можешь выбирать из множества кандидатов. Этого счастья лишены рабы тоталитарных режимов. Тебе не нравится Левенсон? Так голосуй же за Якобсона! Посмотри, как красиво раздуваются у него ноздри, когда он говорит о свободе. А сколько мужества в его голосе. Так… Я вижу, и этот тебе тоже не нравится. Тогда голосуй вон за тот мыльный пузырь. Посмотри, как он прекрасен. Если он наберет голоса, то на следующих выборах будет уже реальным претендентом. А впрочем ты можешь и не голосовать. Это твое священное право, которого лишены рабы тоталитарных режимов.
СВОБОДА СОВЕСТИ. Существует ли она реально в Америке?.. Да помилуйте, скажут нам. Как можно в этом сомневаться. Да существует ли где-нибудь еще такая свобода. Здесь даже церковь сатаны разрешена. Все ради человека, все ради его свободы. Верь хоть в Будду, верь хоть в Христа, поклоняйся кому угодно. Или не верь ни во что, сомневайся во всем. Колдуй, пророчествуй, провозглашай себя кем угодно. И никто тебя не обидит за твою веру. А если обидит, то будет иметь дело с Законом.
Казалось бы, в таких благоприятных условиях любая религия должна цвести всеми цветами и дарить людям душистые плоды своей мудрости. А что получается на деле? А на деле нет ничего более плоского, чем американская духовность. Это духовность отштампованных коммерческих душ. К ней даже европейцы, сами американизированные, относятся свысока.
Чем же вызван этот конфуз с американской духовностью? В Америке религия оказалась на правах английского короля, которому воздаются почести, которого хорошо кормят и хорошо одевают, но который не имеет права совать свой нос в государственные дела. Он нужен для декорации, как и религия в Америке. Она должна обманывать американских и прочих болванов своей видимостью. Она должна скрывать безбожный характер американской жизни. Вот почему ее так хорошо оплачивают.
Жизнь идет сама по себе, независимо ни от какой религии. Личная религиозность похожа на пересыпанный нафталином мундир, который лежит в сундуке вместе с другим барахлом. И выбросить жалко, и приспособить некуда. Разве что для маскарада годится еще религия. К Рождественской елке с традиционной индейкой. Да для всяких торжеств, государственных и частных, чтобы придать атмосфере возвышенный характер. Нет, религию можно приспособить еще и для политических спекуляций. Приходы могут служить в качестве филиалов биржи, политических клубов, масонских лож и т.д.
Но какое это имеет отношение к свободе совести?.. Да самое непосредственное. Если верить позволяется во что угодно, а строить свою семейную, общественную, политическую и хозяйственную жизнь на основе веры не позволяется, то это значит, что человек вынужден жить в чуждой ему среде. А эта среда совсем не нейтральна по отношению к его личной вере. Она ее так или иначе разрушает. И эти разрушения особенно заметны при сравнении разных поколений. И что замечательно: наружность личной религиозности может оставаться, а под наружностью уже гниль. Т.е. те представления о жизни, которые вольно или невольно усваиваются из окружающей безрелигиозной среды. Т.е. безбожной. Ведь человек зависит от социальной среды не меньше, чем рыба от той воды, в которой ей приходится плавать. Пустите ее не в ту воду, в которой ей положено жить, - и она либо вымрет сразу, либо будет вымирать постепенно. А человек? При всей его живучести, с ним происходит то же самое.
Честному человеку выгодно жить с честными людьми, эстонцу выгодно жить с эстонцами, русскому с русскими. Православному с православными. А вот мошеннику жить вместе с мошенниками не выгодно. За чей же счет они будут мошенничать? Гомосексуалисту жить в государстве гомосексуалистов тоже не выгодно: вымрут, сволочи, а вместе с ними исчезнет их государство. Вот потому-то и надо им паразитировать на здоровых людях.
Вот потому-то и отказывают плуто-демократы всем добросовестным людям (представителям разных народов и разных религий) в праве на отделение от чужаков и на создание своих религиозно-национальных государств. Они заботятся о паразитах, свидетельствуя тем самым о собственной природе. Подобно советским фарисеям, они лицемерят, будто в их мире граждане обладают правом объединяться в сообщества по их вере и по их интересам. Только умалчивают об эфемерности этих сообществ. И в самом деле: стоит ли обращать внимание на то, что рыбки, даже собранные в стаи, в чуждой для них среде непременно вымрут или переродятся?.. Дохнут православные, католические, мусульманские рыбки в ледяной воде тотальной коммерции? Ну и пусть дохнут! Лишь бы хорошо себя чувствовали иудейские рыбки с их протестантско-кальвинистскими родственниками, для которых эта среда естественна и благоприятна. Вот это и есть свобода совести подемократически.
Свобода совести в демократическом ее истолковании подразумевает отказ человека от права иметь свое религиозно и национально организованное социально-политическое пространство. Или, иными словами, подразумевает предательство им своей религии и своей нации и, следовательно, его нравственное самоубийство. Но это предательство и нравственное самоубийство зашифрованы в таких лукавых словах, что истинный смысл их остается для людей, как правило, непонятным.
Человек отказывается от права иметь свою родную землю и жить в национально организованном мире ради пан-правовой идеологии, которую ему выдают не за идеологию, а за некую высшую истину, не принять которую достойный человек не может. Из пан-правовой идеологии следует, что право не может быть и не должно быть инструментом ни для кого и ни для чего – оно само является высшей ценностью и утверждается в качестве таковой на том основании, что все остальные ценности субъективны и относительны и что только оно, абстрактное право абстрактного человека, объективно и абсолютно. Только оно дает прочные гарантии от заблуждений и произвола, а потому только на нем, как на истинном камне, должна строиться всякая государственная жизнь. И в соответствии с этим фундаментальным обстоятельством должны строиться и всякая культурная жизнь, и всякая хозяйственная жизнь, и всякая религиозная жизнь.
Пан-правовое сознание взирает на все остальные идеологии и религии с недосягаемой для них высоты, претендовать на которую ни одна из них не имеет права (кроме, быть может, одной лишь иудейской религии, критиковать которую среди правозащитников не принято, хотя современное государство Израиль является теократическим и имеет в качестве своей конституции Моисеев Закон в его талмудическом толковании. Но эта тема остается нарочито неосвещенной). Пан-правовое сознание лучше знает, что хорошо, а что плохо, поэтому и не может допустить другие религии и идеологии к организации общества. А зачем их, спрашивается, допускать? Никакой конкуренции и никакого плюрализма, о которых в других случаях так заливаются демократические соловьи, оно терпеть не может. Оно хочет быть ЕДИНСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИЕЙ, ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОЙ ПО СВОЕЙ ВНЕШНОСТИ И ТОТАЛИТАРНОЙ ПО СВОЕЙ СУТИ.
Пан-правовая идеология выступает, таким образом, в качестве новейшей завуалированной СВЕРХ-РЕЛИГИИ, которая отрицает все остальные не прямо и грубо, что вызвало бы неизбежный отпор с их стороны, но очень дипломатично и, вместе с тем, достаточно решительно. И в этой внешней мягкости при внутренней жесткости и нетерпимости, в этой лукавой двусмысленности – большое сходство пан-правовой идеологии с масонством, которое тоже, не отрицая по внешности ни одной из существующих религий и каждой из них делая глазки, вместе с тем “поднимается” над каждой из них и утверждает при этом что-то свое, им недоступное. И – подчиняет этому недоступному адептов самых разных религий.
В отличие от явного советского богоборчества эти две силы, масонство и пан-правовая идеология, не воюют с Богом открыто, они даже подчеркивают при всяком удобном случае свое наружное богопочитание или, в иных случаях, свое уважение к религии. Но… под воздействием именно этих могучих сил мир превращается в царство бездушной или даже какой-то сатанинской механики, в котором уже невозможна любовь, но только самые насмешливые ее подобия.
И здесь опять вспоминаются метаморфозы адептов демократического правосознания: при малейшем намеке на право инакомысмлящих строить какую-то иную государственность, более человечную и не столь грязную, чем это получается у демократов, их пафос свободы мгновенно преображается в пафос гонения свободы: белоснежные рыцари права вдруг чернеют и на глазах превращаются в обряженных по-демократически пиночетов и полпотов. Где восторженные слова о плюралистическом обществе?.. где звонкие фразы о справедливости и народоправстве?.. Грязное мурло Чингиз-хана проступает в самом ухоженном лице демократа, отрицающего за народом право строить свою государственность как-то иначе, чем это положено по демократической разнарядке. А положено жить в современном Вавилоне, в этом царстве псевдодемократии, и покорно восхищаться призрачным плюрализмом, чтобы не попасть в черные списки хозяев этого Вавилона.
Вот, наконец, и выговорено это слово, обозначающее суть того, что обычно именуется у нас демократией. Демократия это власть народа, а тут явная подделка под демократию. Наши “демократы” это в действительности псевдодемократы, которым слово “демократия” понадобилось лишь для маскировки своей действительной сути.
Но если так, то нет ли натяжки в наших словах, с которых начиналось наше размышление о псевдодемократическом правосознании? И неужели пионерами псевдодемократии двигала только любовь к истине и свободе?.. Или, быть может, среди них были не только идеалисты? Но и такие ловкие политики, которые, оставаясь в тени, использовали недалеких идеалистов для достижения собственных целей?..
Первоначальный вариант статьи опубликован в самиздате в 1978 году в виде второй части более крупной статьи, называвшейся “Перекуем мечи на орала”.
В заново отредактированном виде статья опубликована в журнале “Молодая гвардия” № 4 за 1994 год.
