НУЖНЫ СЕМЕЙНЫЕ ЛЕТОПИСИ
Представьте себе, что у вас сохранилась каким-то чудом рукопись вашего прадеда, рассказывающая о его жизни и о понимании им жизни вообще. Несколько гимназических тетрадей, кем-то заботливо переплетённых, а в них некогда неощутимый аромат тогдашнего времени, ныне же явный по контрасту с нашими днями. И суждения, с которыми не всегда согласишься, которые даже не всегда поймёшь. Но если вы не совсем пустой человек, то будете время от времени возвращаться к этим мыслям для более глубокого их прочтения. И не только вы, но и ваша жена, дети, внуки и правнуки. Занятие это, думается, полезнее игры в шахматы или разгадывания кроссвордов.
И чем дальше ваш род будет эту рукопись хранить, тем драгоценнее она будет. Даже в денежном отношении, не говоря уж о нравственном. Западные финансисты давно поняли выгоду накопления не только произведений искусства, но и реликвий, которые дорожают чуть ли не быстрее золота. А мы реликвиями не дорожим, даже семейными, памяти о своих предках не сохраняем. Но лучшая память о них это хранение их собственных рассказов об их жизни.
И сомыслие с ними. А с кем мы сомыслим теперь?
За редкими исключениями, родители наши не прибегали к перу и бумаге, чтобы поведать нам о себе. А у них на глазах совершались такие события. Как они видели их? Что о них думали? Или не столько думали, сколько переживали их и приспосабливались к ним? Нам достаются в наследие только случайные воспоминания, да и то устные, которые тают в памяти и наверняка не дойдут до внуков. А записать их не приходит в голову. Да и зачем? Кому нужны будут эти записи?
Но вот рядом с прадедовскими тетрадями лежат, оказывается, письма вашей прабабушки. А в них совсем иное понимание жизни, чем у её супруга. Или, может быть, не иное. Может быть, наоборот, они согласно смотрели на мир и не стыдились ни перед кем своего единомыслия.
Да ведь одно созерцание и неспешное обдумывание таких вот или подобных вещей, таких вот черт не каких-то измышленных литературных героев, а твоих же собственных предков, создаёт естественную и потому здоровую духовную почву для произрастания собственных мыслей о жизни. А на чём выращиваются мысли нынешних людей, в особенности молодых, на каких нитратах?
Либо средства массовой информации, направляемые разрушителями народов, окончательно загипнотизируют людей и превратят их в запрограммированно «думающие» машины, либо мы, сопротивляясь такой перспективе, начнём сознательно культивировать духовно-родственные связи. И не только с ныне живущими, но и с предками, и с потомками. Будем вместе с ними размышлять о жизни по большому счёту.
Всякую мысль можно довести до абсурда. А потому оговорюсь, что речь идёт, конечно, не о том, чтобы всех превратить в писателей, а о том, чтобы хотя бы некоторых приохотить к семейно-общинному и краевому летописанию. Каждая фамилия и каждое село должны выращивать и хранить своё письменное слово. Ибо такое слово организует.
И нет тут ничего невозможного. Как велико искусство пения. Но нет сейчас, за редчайшими исключениями, никого, кто умел бы красиво петь. Русские люди петь разучились. А раньше пели едва ли не все, и после работы, и даже, случалось, во время работы, не говоря уж о праздниках. И оставались при этом крестьянами, не лезли в артисты. Не ходили с шапкой по кругу, прося поддержать их искусство. Вот к такому же бескорыстию надо стремиться и в письменном слове. Не отдавать его целиком платным артистам в этом деле.
Вот писал же в своё время Владимир Мономах исповедь о себе и наставление своим детям. А не был писателем. От сердца и опыта сказанное слово очеловечивает всех – и слушающих, и говорящего. А тем более письменное слово. Оно более ответственно и более действенно. Оно может жить долго. А потому надо, чтобы каждый осознал его важность.
Такой неспешный разговор с потомками, когда никто никого не перебивает, никто никому не надоедает, когда каждый волен сказать своё до конца, не боясь ничего, кроме своей совести, должен стать, думается, одной из основ новой русской народной культуры. Если раньше она была практически полностью устной, то теперь, в технический век, должна приобрести это новое качество.
Подлинная культура может быть только живым и с в о б о д н ым творчеством (на всём профессиональном творчестве лежит печать, в той или иной степени, несвободы, печать цензуры, явной или скрытной) в с е г о н а р о д а, а не продуктом какой-то особой «элиты», отделённой от молчащего народа условиями своей жизни. Если бы наша профессиональная литература подпиралась письменным народным творчеством и вразумлялась бы им, то она много выиграла бы от такой конкуренции. И даже те профессиональные писатели, которые отстаивают интересы народа, научились бы меньше болтать, научились бы большей зоркости.
Такая семейная, а в дальнейшем общинная и районная, литература могла бы стать важнейшей частью семейных, общинных и районных библиотек, вокруг которой располагалась бы общенациональная литература. И только за нею, на горизонте, располагались бы лучшие иностранные писатели.
Усвоение начатков ведения из родных уст да на примерах из жизни своих близких должно стать правилом русской педагогики. Такое усвоение так же естественно, как пребывание ребёнка в семейном кругу, а не в казённых яслях или в казённом детском саду. И лишь постепенно, по мере его вызревания, должен расширяться его окоём. И по литературной части тоже.
В каждой почти семье, а тем более в кругу родственников и знакомых (или в деревне), довольно и происшествий (то значительных, то забавных), и мастеров о них рассказать не хуже патентованных литераторов. Запиши эти рассказы – и не только осталась бы память об отошедших и отходящих, но и места, с ними связанные, не оголились бы от преданий, как это бывает теперь почти везде у нас. А ведь предания, особенно значительные, это душа не только селений, но и нежилых мест. Всякое место настолько богато событиями, случаями, характерами, чудесами, достойными пера Пушкина или Гоголя, что только постоянное затухание нашей памяти делает это место пустым и скучным для его насельников и посетителей.
Память о прошлом и происходящем так же нужна для ныне живущих и их потомков, как сады и дома, и хозяйственные постройки на их земле. Как деревья выращивают впрок для детей и внуков, так надо готовить для них семейные и местные летописи.
- Бабушка, напиши для наших детей про свою жизнь.
- Что вы, я не умею.
- Письма-то пишешь? Вот и напиши нам письмо про свою жизнь.
- Вы смеяться будете. Какая из меня писательница?
- Не будем, пиши!
- Нет, засмеёте меня... И времени нету.
Надо, чтобы бабушки и дедушки взялись за перо. И не только они. Матери и отцы даже о первых годах своих детей не пишут, не оставляют им памяти. А с детьми бывает столько интересного. Они потом с любовью перечитывали бы о себе. И в десять лет, и в тридцать, и в шестьдесят. И шли бы такие рассказы по наследству, научая и других не молчать о своей и своих близких жизни.
Наша жизнь должна стать говорящей. И не просто говорящей, а выбирающей из множества слов, наряду с шутками и забавами, самые главные и спасительные слова. Поэтому так нужны исповеди. Думы. ИСПОВЕДЬ (если не перед современниками, то хотя бы перед потомками) ВЫПРЯМЛЯЕТ ДУШУ И СПОСОБСТВУЕТ ПРЯМОТЕ ДРУГИХ ДУШ. Она есть акт веры в истину и добро. Это начало добросовестного разговора человека с Богом и миром. А как жить без такого разговора? Как жить в немоте, в потёмках, в недомолвках и недоверии? Без взаимопонимания и взаимопомощи? Без откровенного разговора невозможно нравственное возрождение нашего народа. Невозможен духовный подъём. Без которого гнить нам и гнить, слабодушно попуская, чтобы всякие гады, чужие и собственные, наступали на лица наших детей, вдавливая их в нечистоты.
1990-1993гг.
ПОСЛЕ НАПИСАННОГО. Я забыл отметить, что, записывая свои мысли и возвращаясь к ним время от времени для дальнейшего их обдумывания, человек совершенствует их (и, следовательно, совершенствует свой разум) куда интенсивнее, чем тогда, когда их не записывает. И это ещё один важный довод в пользу семейного и местного летописания. Ибо от состояния русских умов зависит вся русская жизнь.
Февраль 2002г.
.
