Г.М. Шиманов
РАССУЖДЕНИЕ НЕВЕЖДЫ
Я не знаю ни одного иностранного языка, ни, тем более, древностей, связанных с историей Библии. Но когда мне говорят, что в ней есть несуразности, то я волей-неволей думаю о возможном их происхождении. Если, конечно, это не мнимые несуразности, порождённые неразвитостью ума её читателей. А такое бывает чаще всего.
В начале шестидесятых годов мне попалась изданная ещё до революции книга, в которой были собраны мнения философов и богословов о природе боговдохновенности авторов Библии. Книга эта потом пропала, имя её составителя я не запомнил, но мне запомнились две вычитанные из неё теории.
Первая называлась вербальной и состояла в том, что Бог говорил священнописателю на его родном языке каждое слово, а тот в точности его записывал.
Вторая называлась, кажется, теорией инспирации. Согласно ей Бог возбуждал священнописателя, т.е. поднимал его духовно к Себе, и делал способным слышать нечто такое, что было нельзя перевести адекватно на человеческий язык. Но перевести неадекватно, с какими-то потерями, было можно. И в этом переводе сказывалось не только отличие человеческого языка от языка Божественного, но и особенности личности священнописателя, а также особенности его эпохи и среды его проживания.
Далее я буду говорить уже от себя, имея в виду эту вторую теорию (первая представляется мне неубедительной, потому что особенности эпохи и личности священнописателей отражены, как считают специалисты, в их текстах).
Тексты священнописателей в дальнейшем переписывались переписчиками как для их размножения, так и ради простой их сохранности. Потому что на протяжении многих столетий они ветшали от самого времени, портились от пользования ими и от всякого рода случайностей и особых обстоятельств (войны, пожары, перемещения и проч.).
При переписке могли быть невольные искажения текста. Менялся со временем сам язык, на котором говорил народ, поэтому в тексты могли вноситься более понятные для современников слова. При этом могли исчезать какие-то важные смысловые оттенки слов и появляться новые смысловые нюансы. На текстах могли сказываться политические обстоятельства и мнения религиозных старейшин, которым приходилось, в силу разных обстоятельств, редактировать Библию или отдельные её части.
А какие это могли быть обстоятельства?
Яков Брафман, рассказывая в своей «Книге кагала» (часть 1, СПб, 1888г., с. 12) об испорченности евреев в ветхозаветные времена, приводит, со ссылкой на 2-ю Книгу Царств, такой пример. «Самое ясное понятие о судьбе Пятикнижия в обозреваемую нами эпоху, - пишет он, - даёт следующий факт. При царе Иосии (в 1Х веке после Моисея), в храме находят или, вернее, открывают свиток Пятикнижия; когда об этом донесли Царю, то содержание его оказывается совершенною новостью для него. Если Царь, который должен был управлять страною по закону Моисея, который был так предан Иегове, как Иосия, не знал даже о существовании Пятикнижия, то спрашивается, откуда же мог знать об этом законе огрубелый и развращённый язычеством народ?».
А ведь были и равнодушные к Иегове еврейские цари. Были и враждовавшие с Ним еврейские цари. Что могло происходить при них с Пятикнижием и другими священными книгами Ветхого Завета? Об этом едва ли когда узнают самые большие специалисты по истории Библии.
Далее. При переводах с еврейского языка на греческий должны были возникать новые искажения, а при переводах с греческого на другие языки – тем более. По той причине, что многие слова многозначны сами по себе или меняют свой смысл в зависимости от контекста.
Нельзя исключить и какие-то иные обстоятельства, повлиявшие на текст русской Библии, которым мы пользуемся. О них, возможно, ещё расскажут действительные знатоки истории Священного Писания.
Но и сегодня можно сказать уверенно, что русская Библия есть глас Божий, искажённый лишь незначительно его человеческими передатчиками. Общий смысл Откровения сохранён, хотя на его поверхности, как пыль на окнах, пропускающих свет, оказались и разночтения, и неточности, и ошибки, и противоречия между авторами.
А почему мы уверены в этом? По той причине, что общий смысл Откровения соответствует нашей совести, и, кроме того, все составляющие его главные идеи находятся в полном согласии между собою.
Чего нельзя сказать о вкрадшихся в текст Откровения искажениях.
Современные бесы собирают эти человеческие по своему происхождению искажения и раздувают их значение, пытаясь представить их не пылью на стёклах, пропускающих свет, а свойствами самого света. Цель этих бесов – опорочить Откровение и разрушить христианскую веру. И отпугнуть от христианства как можно больше людей.
Но спрашивается, почему же Бог, зная заранее о будущих ухищрениях Его противников, не позаботился о максимально точных текстах Откровения на человеческих языках?
Я не могу ответить на этот вопрос за Бога. Но думаю, что Он умнее нас, а потому и сделал так, как надо, а не так, как нам хотелось бы.
Кроме того, у меня есть одно соображение в защиту того, что попустил Бог.
Если бы Бог открыл людям Себя полностью, то Он лишил бы их свободы. Они уверовали бы в Него не потому, что искали Его и, наконец, нашли, а потому, что явная Его сила покорила бы себе их веру. Они приняли бы Откровение не по своему внутреннему расположению к нему, а по внешней его убедительности.
По этой же причине, думается, Христос пришёл на землю не в силе и славе, подобающей Божеству, а в униженном виде. И был распят, чтобы одни свободно поклонились Ему, а другие свободно Его отвергли.
Правда, за смертью Христа последовало Его воскресение, но увидеть Его воскресшего было дано уже не всем, а только тем, кто был расположен к этому внутренне; и тем, кто по той же причине поверил увидевшим Его воскресшего.
С этим главным обстоятельством бытия должно было быть согласовано и Откровение в том его виде, в каком оно запечатлено в Священном Писании. Если бы в нём было всё совершенно настолько, что даже его противникам не за что было бы ухватиться, чтобы его опорочить, то его совершенство вошло бы в противоречие с тем образом Христа, в каком Он явился в мире.
Нет, Священное Писание должно было стать в чём-то похожим на Христа. Похожим своей внутренней значимостью и внешней непритязательностью. Божественное его авторство должно было соединиться в нём с немощным человеческим соавторством священнописателей, переводчиков и хранителей. И так оно, конечно, и было.
Понимание этого обстоятельства должно укреплять в людях их веру в Христа, а непонимание этого обстоятельства должно препятствовать их вере.
