ОТНОШЕНИЕ К ЦЕРКВИ

 

Совершив всё, что полагалось со мною сделать, меня выпустили из психушки. Перед выпиской дряхлая старушка-врач (обещавший меня «вылечить» от религии бугай ушёл в отпуск) дипломатично спросила, лучше ли я себя чувствую, на что я ответил, как требовалось, что, конечно, лучше. На том и сошлись. А у меня действительно было отличное настроение: весна, деревья цветут, и впереди вся жизнь.

Меня выпустили утром накануне Пасхи, а вечером я уже стоял в толпе у Елоховского собора. И радостно мне было сознавать, что много нас, верующих в Бога.

Я сознавал себя христианином, но кем именно – православным, баптистом или католиком – ещё не решил. И само различие это было для меня в ту пору не важно. Главное – верить в Христа и жить по Его заповедям, как я их понимал тогда. Я не постился и не признавал необходимости поста. Да и молиться казалось мне излишним: разве сама вера в Бога не есть постоянная молитва?

Но, вместе с тем, я стал изучать христианские исповедания и приглядываться к ним. Я ходил и в православные храмы, и в костёл, и к баптистам. Меня по-своему привлекало каждое из этих исповеданий и каждое по-своему отталкивало. Баптисты привлекали (и привлекают теперь) твёрдостью своей веры и упорной проповеднической деятельностью. Но по мере ознакомления с православием и доводами баптистов против него я убеждался всё больше в богатстве и гармоничности православного учения и в примитивности баптистских наскоков на него. В конце концов, мне стало ясно, что баптизм может привлекать к себе или тех, кто не знаком по-настоящему с Православием, или тех, кто по своему развитию не способен на такое знакомство.

Прошло около года, в течение которого я продолжал осматриваться, читал, думал, старался жить по-христиански, как сам понимал это дело. Я сознавал себя новорожденным членом Церкви Христовой, немощнейшим участником вселенской мистерии, находящимся в самом начале своего пути. На этом пути я уже падал неоднократно, и эти падения заставляли меня пристальнее всматриваться в себя и в окружающий меня мир. Учили понимать, как тонка, хитра и почти победна сила зла, пленяющего весь мир. Но я уже не верил в торжество зла. И благая сила поднимала меня снова и снова, как мать, которая учит ходить ребёнка.

Однажды я зашёл в храм на Преображенской площади (эту церковь чуть позже взорвали, то было время хрущёвского гонения на религию), и не только красота православного богослужения заставила меня остаться здесь до конца службы. Я почувствовал глубину и праведность православных молитв. Выходя из храма, заметил, что стал как-то лучше. Словно напился тишины и благодатного света. Я решил заходить в эту церковь каждый месяц.

В одно из таких посещений я увидел, как причащаются. Я не знал, что это такое, но меня потянуло тоже причаститься (я, как и все мои родственники, был крещён ещё в детстве). Я спросил какую-то старушку, что для этого нужно, и она объяснила мне. Исповедь и причастие  в ы п р я м и л и  мою жизнь. Я почувствовал их влияние так же явно, как люди чувствуют влияние вина, еды, тепла или холода. А поскольку это влияние было благим, то я принял вслед за ними все остальные православные таинства. Я отходил от своей первоначальной невольной близости к протестантизму.

Что же касается католичества, то моё отношение к нему сложилось, с одной стороны, из чувства искреннего сочувствия к нему как к ортодоксальной, в основе своей, вере, а с другой – из чувства недоумения, которое вызывали у меня некоторые католические догматы, например, учение о непогрешимости папы. Кроме того (хотя это, может быть, потому, что я русский), сам дух католичества, насколько он мне известен по богослужениям в костёле, по католическому искусству, по жизнеописаниям некоторых католических святых, мне чужд во многом, если не сказать, что неприемлем.

Этим я не хочу сказать, что в Православии для меня приемлемо всё. Мне многое в нём не нравилось, не нравится и, думаю, не понравится никогда. Но постепенно я понял, что то, что мне не нравится, есть не суть Православия, а инородные тела, проросшие в него. Освобождение от лености, трусости и самодовольства, которые слишком часто заслоняют Православие и мешают видеть его, является, думаю, главной задачей всех православных христиан и в первую очередь высшего православного духовенства.

Хочу ещё раз повторить, что мои возражения против католичества и протестантизма не мешают мне относиться к католикам и протестантам с самой искренней симпатией. Я думаю, что объединяющая нас вера в Христа несравнимо больше и значительнее всего, что может нас разделять. Терпимость и взаимная поддержка всех верующих особенно необходимы в наше время, когда безумие воинствующего безбожия стремится раздавить любую веру в Бога. Эти терпимость и взаимная поддержка должны быть законом для всех верующих в Бога.

-----оОо-----

Не подлежит никакому сомнению, что воинствующее безбожие проводит политику удушения Церкви. И если в первые годы советской власти делался упор на физическое истребление лучших сынов Церкви, то теперь делается упор на внутреннее разложение иерархии, на подчинение её государству и превращение в покорное орудие антирелигиозной политики. Коммунистам удобнее иметь дело с такой «церковью» – внутренне обмирщённой, парализованной внутренними недугами, страхами, лицемерием, угодничеством перед властями, нежели с подлинной Церковью – Церковью мучеников и исповедников. Коммунистам необходимо подорвать авторитет Церкви в глазах населения нашей страны и в то же время сохранить видимость её свободы и благолепия – в глазах всего мира.

Поэтому борьба с религией ведётся не только дискриминацией верующих, не только демагогической пропагандой при одновременном зажимании рта оппонентам, но и разрушительной деятельностью внутри иерархии. В ряды иерархии засылаются «свои люди», поэтому, подходя к священнику или епископу, не знаешь, с кем имеешь дело, - с рабом Христовым или с агентом КГБ.

Нам не известно, виновен или нет теперешний русский Патриарх в служении двум господам, но он, безусловно, виновен в том, что подобное сомнение существует. На протяжении десятилетий распинают естественное право людей на свободу совести, а Патриарх молчит. На протяжении десятилетий гонят и разоряют Русскую Церковь, закрывают, поганят и взрывают христианские храмы, расхищают и оскверняют души, а Патриарх, более других ответственный за духовное и телесное здоровье Церкви, молчит.

Нет сомнения в том, что положение православных христиан в нашей стране несравнимо тяжелее, чем, скажем, положение негров в США, а люди Патриарха лгут на весь мир о свободе совести, существующей, якобы, в СССР. И это в то время, когда открытое исповедание веры для многих связано с риском потерять работу, быть изгнанным под благовидным предлогом из института, лишиться родительских прав, попасть на учёт в КГБ, подвергнуться общественному остракизму.

Люди Патриарха, вопреки официальному отказу от политической деятельности, выступают на международных конгрессах в роли политических демагогов, но выступить в защиту христианской веры не желают.

Одно слово Патриарха, сказанное со властью в защиту Церкви, прозвучало бы на весь мир и воодушевило бы всех верующих; но произносятся слова, которые воодушевляют врагов Христа и причиняют боль верующим.

 

Защитники пресмыкательства Церкви перед государством оправдывают себя тем, что всё в руках Божиих, что не человеческой силою стоит Церковь, а силой Христа, и потому, дескать, не следует бояться подчинения Церкви государству...

Но если Церковь действительно стоит силой Христа (а это несомненно), то из этого обстоятельства следует только один вывод: иерархам нечего бояться за Церковь. И они должны не лицемерить и не запутываться в сетях собственной хитроумной политики. Но, как чада света, бесстрашно говорить правду. Воинам Христовым не подобает превращаться в премудрых пескарей...

Вот моё отношение к Церкви: верую во Единую, Святую, Соборную и апостольскую Церковь, и никакое человеческое фарисейство не может изменить этой моей веры.

1969 г.

 

ПОЗДНЕЙШЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ

     Эта статья была продиктована уязвлённым чувством справедливости, возмущённым ложью представителей Московской Патриархии, которые отрицали публично факт преследования христианства в СССР. Но я в то время плохо представлял себе действительное положение Церкви в СССР, как и саму ситуацию в нашей стране и во всём мире, потому что правдивой информации о них было мало. А положение это, как выяснилось потом, было куда хуже, чем представлялось нам, новообращённым. Кто прав и насколько в этом затянувшемся споре о политике Московской Патриархии, узнаем, быть может, только на Страшном Суде.

Отмечу ещё вот какое обстоятельство. Гонение на религию не только провоцировало и питало антисоветские настроения среди православных христиан, оно сближало всех гонимых, т.е. работало на экуменизм. Гонение на религию вынуждало православных христиан видеть своего защитника в либеральном Западе и, таким образом, дезориентировало их. А если так, то логичнее видеть причину этого гонения не столько в личных особенностях Хрущёва, сколько в обстоятельствах куда более серьёзных. Это, думается, была часть уже тогда проводимого в жизнь плана демонтажа всей советской системы.

Декабрь 2001 г.