Г.М. ШИМАНОВ
ОТКЛИК
на кандидатскую диссертацию КОЖЕВНИКОВА А.Ю. «Национально-патриотические течения в русской интеллигенции 1950-х - первой половины 80-х гг.» (Москва. 2004 г.)
Я коснусь только связанных с моим именем моментов.
1. На стр. 77 говорится, что Шиманов был на
собраниях Русского клуба. Эта дезинформация пошла от А.Л. Янова. На самом деле меня в Русском клубе не было никогда. Я узнал о нём лишь задним числом. Но какие-то идеи, похожие на последующие мои, возможно, носились в воздухе уже тогда, и кто-то, возможно, проговаривал их в частном порядке в Русском клубе. Этим обстоятельством, вероятно, и объясняется уверенность Янова в том, что в Русском клубе на заднем плане присутствовали некие «шимановцы». Однако, ещё вероятнее, что Янов попросту придумал их присутствие в этом клубе, чтобы напугать своих читателей влиянием Шиманова.
2. На стр. 104 приведены слова М.Ф. Антонова «Лишь
соединение Православия и Ленинизма может дать то адекватное мировоззрение русского народа, которое синтезирует весь многовековой жизненный опыт народа».
Хотелось бы подчеркнуть, что я никогда не говорил ничего подобного, хотя мне приписывают иногда эти или подобные этим слова. Эта приписка пошла гулять опять-таки с лёгкой руки А. Янова, заявившего на 306 стр. его книги «Русская идея и 2000-й год» (Нью-Йорк, 1988), что будто бы Шиманов «взял… «соединение Нила Сорского с Лениным» – от Антонова…». Но где и когда я писал так?.. Текстов моих, подтверждающих это утверждение, Янов не приводит, и сам я их не знаю. Да, думаю, их и не могло быть, если судить по логике моей мысли, отражённой в статьях тех лет.
Я писал о необходимости «соединения» Советского ГОСУДАРСТВА с православно-русской идеологией. Нечто подобное произошло, кстати, в прошлом, когда языческая Римская империя, после долгой и безуспешной борьбы с христианством, приняла его в качестве своей официальной религии. Произошло нечто подобное недавно и в Китае, где КПК дезавуировала марксизм, сделав общенациональный китайский интерес главной составляющей своей идеологии.
Я писал о необходимости ВЫТЕСНЕНИЯ из советской идеологии безбожия и космополитизма православно-русскими началами. И необходимости сохранения в советской идеологии идеи сильной государственности и здраво истолкованной социалистической идеи, т.е. идеи справедливо и разумно устроенного общества. И даже о желательности грядущего превращении КПСС в «ПРАВОСЛАВНУЮ ПАРТИЮ Советского Союза». Но разве эти идеи равнозначны ленинизму?..
Янов же представил мою мысль в самом карикатурном виде, чтобы дискредитировать её в глазах своих читателей, не знакомых с моими текстами. И его затея удалась, по крайней мере, отчасти.
Опираясь на яновское истолкование моей позиции, эмигрант «третьей волны» М.В. Назаров пишет о «православном ленинизме» Шиманова как о бесспорном факте и констатирует тем самым еретичность его взглядов. В подтверждение этой клеветы он даже «цитирует» Шиманова, приписывая ему слова, которых тот никогда не говорил. Назаров ссылается при этом на страницы 519 и 520 книги Митрохина «Русская партия», где ясно и чётко сказано, что эти слова принадлежат М.Ф. Антонову. На что рассчитывал Назаров, приписывая мне чужие слова, трудно сказать. Возможно, на то, что мало кому придёт в голову усомниться в правдивости его ссылки и проверить её по источнику. А если кто и обнаружит подлог, то едва ли сумеет обратить на него внимание нашей общественности. И если даже скажет или напишет где-нибудь об этом, то многие ли в современном информационном хаосе и при современном состоянии русских умов обратят на него внимание? А клевета между тем будет делать своё дело.
Но Назарову даже этой фальсификации показалось мало. Он идёт дальше, объясняя происхождение «шимановской ереси» еврейским, якобы, происхождением Шиманова (на самом деле я чистокровный русский). А не еврей ли он сам, позволительно в таком случае спросить, при таких-то его характерных наклонностях?
Так одна ложь, цепляясь за другую, плодит следующую, а в результате создаётся карикатурный «портрет» Шиманова, который, думается, отвечает интересам определённых сил на Западе. Которым выгодно скомпрометировать в глазах русских православных христиан главную мысль Шиманова о внутренних болезнях прежних христианских обществ (революций в здоровых обществах не бывает) и необходимости более совершенного социального и политического строя по сравнению с бывшими в истории.
Враги русского народа хорошо понимают, как важно опорочить в глазах христиан всякое добросовестное расследование причин краха христианского мира и образования на его месте царства маммоны. Как важно подменить такое расследование глубокомысленными по видимости спекуляциями, уводящими в сторону от действительного осмысления нашего прошлого.
Если блокируется расследование причин общехристианской и, в частности, русской катастрофы в истории, то тем самым блокируются и поиски нового типа общества, свободного от пороков бывших христианских обществ. Отсутствие же разумной положительной социальной программы у христиан делает их беспомощными в социальном вопросе и неспособными возродить своё христианство в новой силе. Отсутствие разумной положительной социальной программы дискредитирует христиан (и само христианство) в глазах остальных людей, сознающих важность социальной проблемы. А самих христиан превращает в мечтателей о прошлом, в котором не было, разумеется, безобразий, ранящих их теперь, но были зато безобразия другие, на которые они закрывают теперь свои глаза, потому что понимать их им больно. Идеализировать прошлое куда удобнее, чем трудиться над распознаванием в нём добра и зла. Навыков же думать здраво о своём прошлом наша Церковь не выработала у своих чад, а потому и оставляет их бессильными перед творящимся в истории злом.
Как известно, шельмованию посредством передёргиваний и лжетолкований подвергается русофобами вся история русского народа и всё русское патриотическое движение в целом. Поэтому было бы естественно предположить, что враги русского народа способны использовать эти же грязные приёмы и для дискредитации любой добросовестной попытки православных христиан разобраться в своей собственной истории, найти правильные социальные ориентиры и правильные пути выхода из нынешнего кризиса, в котором находится ныне христианская социальная мысль. Но в этом случае шельмовать здравую православную социальную мысль пришлось бы, конечно, не с антихристианских позиций, а, наоборот, с позиций как бы самых что ни на есть православных. Иначе поношение такой мысли в глазах православных христиан не имело бы никакой цены.
Я где-то читал, что западные специалисты определили опытным порядком, что для того, чтобы пропаганда была действенной, она должна содержать в себе не более 5 или даже 2-3 процентов лжи. И ради лучшего усвоения аудиторией этих процентов лжи вся остальная информация должна иметь подчёркнуто правдивый характер, быть предельно актуальной для воспринимающих её. Пишу это для того, чтобы подтвердить, что в книгах Назарова много правильных и даже талантливых страниц, которые должны располагать к нему его читателей и помогать им оказываться в ловушке, речь о которой у нас была выше.
3. Но вернусь к тексту диссертации. В силу ограниченного доступа к русским самиздатским национал-патриотическим текстам тех лет её автор тоже опирается в ряде случаев на сообщения авторов-русофобов, принимая их за чистую монету. Так, например, он принимает с доверием сообщение Янова о том, что Шиманов заимствовал-де у Антонова идею «соединения Ленинизма с Православием». И даже усиливает этот вымысел, утверждая, что, будто бы, Шиманов «продолжал и развивал идеи своего предшественника М. Антонова» (стр. 207).
Коснусь вопроса о влияниях и ученичестве в нашей тогдашней среде. Я испытывал в своей жизни, как и всякий человек, самые разнообразные влияния, но учителя среди моих современников у меня не было. По части осмысления жизни и разных её сторон я был со всеми на равных, как, впрочем (насколько могу судить), и все остальные в нашем кругу. Никаких учителей и учеников у нас не было (особенно фантазирует по этой части Н. Митрохин, превращая, например, Ф. Карелина в какого-то «гуру», а самого «гуру» вводя в круг зависимых от о. Дмитрия Дудко). Каждый был сам по себе, то ближе, то дальше от кого-то идейно, но сохраняя при этом свою полную самостоятельность. И никаких, в частности, «шимановцев», не было тоже.
Выводить из моих слов, что когда-то чья-то мысль повлияла на меня, заключение о моём ученичестве у высказавшего эту мысль, не корректно. Ученичество предполагает систематическое влияние со стороны учителя, сопряжённое с признанием особого его авторитета в какой-то области. Но ни того, ни другого, как уже сказано, в нашей среде не было.
Сошлюсь на такой пример. На меня произвёл в своё время (это было летом 1961 года) большое впечатление один русский националист, с которым мы встретились возле пещер Степана Разина (под Баку). Мы возвращались в город на электричке и говорили о русских и кавказцах (говорил, в основном, он, потому что был старше меня и знал по этой части больше). Но меня поразили не столько его слова, сколько сама его позиция в национальном вопросе, в то время совершенно необычная. Меня поразил сам факт реальности русского националиста. Доехав до Баку, мы расстались. Учителем моим он не стал (я через год после этого, с принятием христианства, стал настоящим космополитом и оставался им до начала 70-х годов), но, тем не менее, впечатление он на меня произвёл неизгладимое. А впечатление, если оно действительно впечатывается в память, это влияние. Вот в каком смысле я говорил о влиянии на меня о. Дмитрия Дудко, В.Н. Осипова и, особенно, Ф.В. Карелина, от которого я услышал когда-то впервые здравую мысль о социализме. Но и Карелин тоже не придумал её сам. О христианском социализме писали и до него, чего я в то время либо не знал, либо, зная отчасти, воспринимал эту мысль поверхностно, не придавая ей особого значения.
Думаю, что, не будь таких благотворных влияний, не было бы ступенек, по которым легче подниматься к Истине, нежели без них.
4. Стилизация Шиманова под «большевика» посредством
добавления к этому слову приставки «национал» тоже уводит, на мой взгляд, от правды и работает в нынешних условиях опять-таки на дискредитацию его мысли. Ведь большевизм это ленинизм. Именно такое понимание большевизма сложилось исторически и закрепилось в общем сознании.
Стараясь избавиться от ленинского наследия после того, как он избавился отчасти от «ленинской гвардии», Сталин, думается, не случайно убрал слово «большевик» из названия своей партии. И потеснил «Интернационал» «Гимном Советского Союза». Сталин осторожно «развивал» ленинизм, вытесняя из него собственно ленинские черты более здравыми идеями. А повторяемые им в конце его жизни слова («Без теории нам смерть, смерть, смерть!») свидетельствуют не столько о его уверенности в истинности «всепобеждающего учения», сколько о заключённых в нём дырах, которые увеличивались в ходе строительства социализма. Сталин обнаруживал эти идейные пустоты, но не спешил до поры до времени сказать о них вслух.
Вот почему связывать даже Сталина с большевизмом не совсем правильно, хотя формально он плоть от плоти «ленинской гвардии» и никогда не отрекался от ленинизма. Более того, стараясь предупредить обвинения по этой части в свой адрес, он демонстративно выставлял себя самым верным учеником Ленина и учил устами своих соратников, что Сталин - это Ленин сегодня.
Что поделаешь, политика есть политика. Её цели могут (и должны быть) добрыми, но методы зависят в огромной степени от низкого, как правило, духовного состояния общества, не считаться с которым реальный политик не может. А потому и политика реального политика содержит в себе, в той или иной степени, языческие начала. Такие, как хитрость, умолчание, даже обман, внушение, культ своей личности, жестокость, использование корыстных интересов, насилие и т.д.
Я не исключаю элемента политичности даже в словах М.Ф. Антонова о «соединении Ленинизма с Православием». Это сегодня многомудрые и непорочные борцы за правое дело горазды обличать ересь антоновских слов. Но провозгласить эту ересь тогда, когда Церковь была бессильна и молчала, когда за подобные слова можно было оказаться в психушке, было, думаю, не ересью, а христианским подвигом. Ибо сказано, что надо судить не по внешности, а судом праведным. Оценивая антоновские слова, сказанные в то время, надо учитывать, что он выступал не как богослов и не от имени Церкви, а как светский публицист и гражданин, озабоченный судьбою своего Отечества. В то время заявить публично о ценности Православия для судеб СССР было подвигом. Я хорошо помню взрыв негодования тогдашних диссидентов-западников, который вызвала статья Антонова с очень политичным названием «Учение славянофилов – высший взлёт народного самосознания в России в доленинский период». И Осипов, думаю, правильно сделал, опубликовав эту статью в трёх номерах своего самиздатского журнала «Вече».
Элемент политичности был, конечно, и в публичных суждениях других тогдашних русских патриотов. Например, выступая за «православизацию» и «русификацию» ядра СССР, я сознательно писал о «народности» Советской власти, чтобы ослабить тем самым неизбежные в противном случае обвинения в антисоветизме. Я использовал эту «народность» в качестве идейного плацдарма, позволяющего вести борьбу с космополитизмом намного успешнее, нежели без опоры на него. Если враги русского народа попросту использовали личины марксистов для борьбы с ним, то можно ли ставить в вину русским патриотам того времени, что они были вынуждены стилизовать хотя бы отчасти свои публичные выступления в советском духе, чтобы вписать их хоть как-то в советское общество?
Люди типа Назарова хотели бы исключить всякую политичность в делах русских православных людей. Чтобы они, как науськивал когда-то Солженицын, «жили не по лжи», т.е. покидали занимаемые ими партийные, государственные, хозяйственные и культурные позиции, оставляя их врагам русского народа. А сами трудились бы с чистой совестью дворниками да сторожами. И, находясь на социальном дне, боролись бы с «империей зла», опираясь на поддержку «свободного Запада». Или просто молчали, выключившись из общественной жизни. Вот какая блестящая мысль пришла в своё время в голову Александра Исаевича, которого, думается, не за одни лишь его литературные таланты так «раскрутили» некогда враги русского народа. Раскрутили, а затем выбросили, как выбрасывают выжатый лимон. Но не на помойку для обычного мусора, а в комфортабельную урну для особо заслуженных лимонов.
Западные советологи-русофобы, используя чудовищно односторонний образ советского строя и взвалив на русский народ всю ответственность за его уродства, гвоздили и гвоздят русских публицистов за то, что те не согласились с их затеей. Не согласились и связали будущее русского народа не с капиталистическим Западом, а с истинными ценностями Христианства и русского народа, с которыми было связано всё то лучшее, что было в советском строе. Вот что скрывалось и скрывается за «научным», якобы, освещением русского национального движения в СССР западными советологами-русофобами и российскими их подголосками.
5. Автор диссертации резко отличается от подобного
рода «учёных». Он, чувствуется, за объективный подход к изучаемому явлению. Но в силу, думается, недостаточно продуманной общей концепции, «перегибает палку» в другую сторону. Он старается придать слову «национал-большевик» положительное содержание, перенося центр его смысловой тяжести с «большевика» на прилагательное «национал». Или, точнее, изымая из слова «большевик» его негативное содержание.
Однако изменить восприятие этого слова большинством читательской аудитории ему не удастся. А враги русского народа не упустят возможности воспользоваться этим обстоятельством для своих спекуляций. Они ухватятся за это слово, вырвут его из авторского контекста и повернут по-своему, т.е. вложат в него исторически сложившееся представление, согласно которому национал-большевик это марксист-ленинец, признающий ценность национального начала в жизни общества и допускающий тем самым внутреннее противоречие в своих взглядах. А дальше, поскольку это слово будет приложено к христианам, последуют уже известные нам спекуляции насчёт еретичности сочетания в них веры в Бога с большевистским безбожием.
Однако в моём случае не было никакого внутреннего противоречия. Став православным христианином в 1962 г. и русским националистом в начале 70-х гг., я никогда после этого не скрывал, что являюсь противником безбожия и космополитизма. Зачем же превращать меня в большевика, хотя бы и национально окрашенного?
Сам я себя национал-большевиком никогда не называл. Но меня так называли те, для кого Советская власть была концентрацией мирового зла. И называли так с целью дискредитировать идею, с которой я выступал. Т.е. идею спасения Советского государства посредством замены в его идеологии отрицательных идей положительными, т.е. социально наполненными православными идеями.
Первым, насколько я знаю, назвал меня национал-большевиком сын известного П.А. Столыпина. Я прочитал его слова то ли в «Посеве», то ли в «Гранях». Это было, насколько помнится, в конце 70-х годов. В одной московской квартире мне предложили полистать охапку нтс-овских тонких журнальчиков, в одном из которых я обнаружил статью Столыпина-сына, определившего меня этим словом.
Сам я себя называл просоветски настроенным православным христианином и русским патриотом (слово «националист» было тогда под запретом). И был действительно таковым. Чем изумлял, в тогдашней густой либеральной атмосфере, если не всех, то очень многих. И кем только меня тогда ни называли. И сумасшедшим, и агентом КГБ, и провокатором, и черносотенцем, и шовинистом. А в качестве антисемита я попал чуть позднее даже в еврейскую энциклопедию. Но это с одной стороны. А с другой меня считали тайным антисоветчиком, клеветавшим на нашу прекрасную советскую действительность. И не считаться с таким отношением ко мне власть имевших я, конечно, не мог. Поэтому обвинение в национал-большевизме (при всей его вздорности) было для меня предпочтительнее многих других обвинений. Оно свидетельствовало об искренней ненависти врагов СССР к мыслям, которые я излагал в своих статьях. Что, как мне думалось, должно было озадачивать карающие органы и удерживать их от расправы со мною.
Автор диссертации пишет, что сам Шиманов когда-то говорил, что не возражает против причисления его к национал-большевикам. За давностью лет я не помню, когда говорил так, но допускаю, что мог говорить, вкладывая, однако, в слово «национал-большевизм» не общепринятое его содержание, а то особенное, которое близко по смыслу с предложенным автором диссертации и может быть выражено, на мой взгляд, точнее, как «православно-русский социализм». Но, будучи крепким задним умом, я не догадывался тогда, что словосочетанием «национал-большевизм» могут воспользоваться люди недобросовестные, заинтересованные в том, чтобы приписать мне взгляды, которых у меня не было, и дискредитировать тем самым не только меня в глазах несведущих читателей, но и, главное, мысль о русском христианском социализме.
Вот почему я пишу теперь так подробно об измышлениях Янова, которые получили в дальнейшем распространение в трудах других авторов, либо таких же недобросовестных, как он сам, либо ставших жертвами исходившей от него ложной информации.
6. И ещё одно обстоятельство. Мне могут сказать, что словосочетание «национал-большевизм» связано с именем Н.В. Устрялова, который был и православным человеком, и русским патриотом. А потому-де и нет ничего страшного в зачислении позднейших просоветски настроенных русских православных христиан в национал-большевики.
Я не знаток творчества Устрялова, но мне кажется, что он сам не называл себя национал-большевиком, а писал о национал-большевизме как о процессе объективном, происходящем внутри партии большевиков. Как о процессе перерождения идеологии большевизма в ходе практической работы в некое положительное имперское сознание. Прав он был или не прав, это другой вопрос, но здесь важно понять, что и в данном случае национал-большевизм был не соединением несоединимого в голове самого Устрялова, а его верой в то, что такое соединение имеет место в головах членов ВКП/б. Разница, как видим, существенная. Поэтому Устрялов и не скрывал в своих частных письмах радости в связи с тем, что Сталин фактически уничтожает большевизм. А если так, то с какой же стати называть Устрялова национал-большевиком?.. Или слово «большевик» в данном сочетании уже не имеет никакого смысла?.. А если не имеет, то зачем его употреблять?
С куда большим правом Устрялова можно было бы назвать пан-государственником. Но в этом случае негативный момент в определении устряловской позиции резко сократился бы, и её было бы труднее замарать в глазах тех, кто, как говорится, слышал звон, да не знает, где он. А ведь в этом всё дело. Всё дело в спекуляциях на слове «большевизм».
По словам Агурского, словосочетание «национал-большевизм» возникло среди немецких националистов и использовалось в дальнейшем Радеком, Троцким и Лениным («Идеология национал-большевизма», Париж, 1980, с. 62-63). А затем, уже в новейшее время, его подхватили Янов и сам Агурский с целью опорочить носителей ненавистной им идеи предпочтения России и СССР западному миру. Но об этом уже говорилось выше.
Правильно оценил, на мой взгляд, явление национал-большевизма покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн. «Практически сразу же после революции, - писал он, - в административно-управленческом сословии СССР сложились 2 фракции, 2 различных партии, непримиримые по своему отношению к стране, в которой они властвовали. Одна часть искренне ненавидела Россию и её народ, видя в ней лишь полигон для испытания новых идей или запал для взрыва «мировой революции». Вторая, в меру своего искажённого понимания, всё же радела об интересах страны и нуждах её населения. Борьба между этими фракциями длилась – то затихая, то разгораясь с новой силой, но не прекращаясь ни на миг, - вплоть до уничтожения СССР в 1991» («СВЯТАЯ РУСЬ. Большая Энциклопедия Русского Народа. РУССКИЙ ПАТРИОТИЗМ», Москва, Православное издательство «Энциклопедия русской цивилизации», 2003 г., статья «Национал-большевизм»).
7. Под «православизацией всего мира» я понимал, конечно, не насильственное утверждение Православия во всём мире, а его нравственное воздействие на все народы и их религии в случае его нового расцвета в Советской России. Следствием было бы, как можно предположить, свободное принятие его многими народами и национальными группами по мере лучшего с ним знакомства. Распространение Православия и без такого стимулирующего воздействия имело место в прошлом и даже, возможно, продолжается и сейчас в Польше, Чехословакии, Японии, Америке, Скандинавии и т.д. Но, разумеется, предполагаемое возрождение Православия в нашей стране, а также вдохновляющий пример истинного социализма, построенного на религиозно-национальной основе, оказали бы куда большее воздействие на его распространение в других странах. Такое понимание «православизации всего мира» прямо следует из моего письма Лие Абрамсон. Но это письмо не было опубликовано ни журналом «Евреи в СССР» (которому было передано мною через его корреспондента), ни западными сторонниками свободы информации (оно, как мне помнится, почти сразу же после его написания попало в Кестон-Колледж). Однако мои оппоненты уклонились от добросовестной публичной полемики и предпочли спекулировать на карикатурном толковании моей мысли.
Относительно «утопичности» предложенной мною
идеи «православизации» СССР (точнее, славянского ядра СССР). Я думаю, что это была, в принципе, самая здравая мысль из всех возможных. Утопична была не сама эта идея, а связанная с нею вера Шиманова в здравомыслие советских вождей и, следовательно, в неизбежность спасительного поворота в советской политике. Неосновательной оказалась его вера в то, что советские вожди, будучи, как он полагал, государственниками, не согласятся НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ на разрушение СССР (которое было неизбежно в случае его вестернизации).
В качестве альтернативы такому катастрофическому пути Шиманов (с очень немногими своими сомысленниками) как раз и предлагал постепенное возвращение (в государственной идеологии, в политике и в самой жизни) к ценностям, укрепляющим государство, т.е. к ценностям религиозным, национальным и семейным. И если русские люди того времени (как правители, так и все остальные) не осознали спасительности этого пути и не поддержали мысль о нём, то из этого обстоятельства никак не следует, что они были большими реалистами, чем Шиманов. Если правильная мысль не осуществилась в жизни, то это не значит, что она была утопичной. Нынешнее состояние России – вот результат «реализма» тех, кто и пальцем не пошевелил в своё время ради того, чтобы правильно ориентировать русский народ и советское руководство.
12 октября 2004 г.
