Г.М. Шиманов
При определении членства в русских собраниях возникнет вопрос о том, кто русский и кто не русский. Правильный ответ, на мой взгляд, возможен при соблюдении следующих условий:
1. Русский это тот, кто сам сознаёт себя русским. Это главный признак, но не единственный.
2. Русский это тот, кто подтверждает свою принадлежность к русскому народу своими делами на его благо.
3. Русский это тот, кого сами русские признают своим. Ибо нельзя принадлежать к тем, кто тебя не признаёт своим.
4. И, наконец, последнее. Чтобы иметь право судить о том, кто русский, а кто не русский, надо быть самим полноценными русскими. Т.е. обладать развитым национальным сознанием. Ибо невежды не могут быть судьями.
Как писал Игорь Северянин:
«Родиться русским слишком мало,
Им надо быть, им надо стать!»
Из сказанного следует, что вопрос о принадлежности к нации
не так прост, как может показаться с первого взгляда. Основная трудность заключается в третьем и, особенно, в четвёртом условиях, в которых внимание переносится с личности на сам народ. А что он, собственно, такое? И что такое вообще нация? Как можно говорить о чьей-то принадлежности к нации, если мы не знаем ни её происхождения, ни её природы, ни целей, которые она ставит перед собою? Или целей, которые она должна, по замыслу Творца, ставить перед собою? Как можно говорить о принадлежности человека к народу, если мы не знаем важнейших особенностей этого народа, отличающих его от других народов?
Обычно предполагается, что мы знаем, кто такой русский народ. Но эта иллюзия держится лишь до тех пор, пока мы не начинаем определять сообща самые важные его особенности. И тут оказывается, что раздорам русских, судящих о своём народе, нет конца.
Обнаруживается и такая закономерность: чем дальше спорящие друг от друга в мировоззренческом отношении и в своих социально-политических взглядах, тем дальше они друг от друга и в понимании природы нации вообще и особенностей русского народа в частности.
Представление о нации и критериях принадлежности к ней зависит, оказывается, от идеологии, которая есть у любого из спорящих хотя бы в зачаточной или остаточной её форме. Или от той мешанины из разных идеологий, которая воцарилась сегодня в головах большинства русских. Несогласия порождаются тем, что у нас нет общей национальной идеологии, которая когда-то была, но, увы, в неразвитом виде. А поскольку она была неразвитой, то оказалась не способной ни созидать подлинное национальное единство, ни сохранять даже то относительное единство, которое когда-то у нас всё-таки было.
Итак, всё упирается опять в необходимость русской национальной идеологии в её современном виде, о чём речь уже шла раньше. И какой конкретный вопрос ни возьми, если он имеет отношение к жизни нации, мы опять упрёмся в эту необходимость.
Вот почему критерий принадлежности человека к нации не может быть сформулирован достаточно чётко и полно до создания более или менее развитой национальной идеологии.
И это одна из причин того, почему нам надо собираться для её выработки. И пользоваться, пока её ещё нет, критерием несовершенным, состоящим только из первых двух пунктов. А также, в дополнение к ним, своим собственным пониманием личности кандидата – заслуживает ли он признания его русским.
К сказанному добавлю, что сама по себе тема нации, независимо от того, как она раскрывается или раскроется в той или иной национальной идеологии, достаточна трудна. Трудна потому, что народ есть нечто единое, но, вместе с тем, и существенно разное: его представители имеют разную степень национального сознания и, в этом смысле, разную степень приближения к, скажем так, сердцевине своей общности.
Кроме того, члены нации обладают разными свойствами, но, вместе с тем, сознают себя одним целым. Как тело человека состоит из разных органов, отличных друг от друга по своему внешнему виду и своим функциям, так и народ состоит из разных типов людей, образующих одно целое и в мировоззренческом отношении, и в устройстве его жизни.
Нация есть единство в многообразии, похожее на другие национальные единства, но в чём-то и не похожее на них. При всём её сходстве с другими нациями её отличают особенности, поддающиеся поверхностному или более или менее глубокому описанию, но никогда самому глубинному. Как лицо всякого человека известно, в его последней глубине, только одному Богу, так и нация известна тоже, в этой её глубине, только Ему.
Кроме того, нация не всегда и не во всём равна себе. Она изменяется в ходе истории как физически, так и духовно, приспосабливаясь к меняющимся условиям жизни. И не только приспосабливаясь: она развивается из самой себя, осмысливая как свой собственный исторический опыт, так и опыт других народов. Или она не развивается, но деградирует. Или, развиваясь в каких-то отношениях, деградирует в других. В этом отношении она опять-таки похожа на отдельного человека, который меняется в ходе его жизни, оставаясь при этом всегда равным себе. Равным себе в чём-то неуловимом и, вместе с тем, несомненном.
Отметим ещё и такую особенность: сложность вопроса о принадлежности человека к нации увеличивается в ходе её деградации и уменьшается с повышением уровня её самосознания и, следовательно, её самоорганизации.
В здоровом состоянии народ перестраивает по своим собственным законам попавшие в него чужие организмы или элементы чужих организмов. А в болезненном состоянии он утрачивает эту способность, и его представители спорят о критериях принадлежности к нации. Спорят о том, какой из этих критериев правилен: духовный или плотской? И каковы взаимоотношения между этими двумя началами?
Вот несколько примеров, подтверждающих мысль о преобладании духовного начала в жизни народов с сильным национальным сознанием.
Лет двадцать пять назад моя сотрудница по работе, вернувшись после отпуска, проведённого ею в Грузии, рассказала о том, что больше всего её там поразило.
Она оказалась на свадьбе, причём не совсем обычной. Русский женился на грузинке, что было редкостью не только в те годы. Свадьба прошла как свадьба, но на следующий день, когда за столом собрались новобрачные и родственники жены, последние начали убеждать молодого мужа стать грузином. Тот принял их слова поначалу за шутку, но затем, когда понял, что с ним не шутят, спросил растерянно:
- Но почему я должен стать грузином?
- Ты живёшь на грузинской земле, у тебя жена грузинка,
поэтому и ты сам должен стать грузином.
- Но как я могу стать грузином? Я же русский.
- Очень просто. Выучишь грузинский язык, освоишь наши
обычаи и будешь всегда и во всём стоять за грузинские интересы.
- А если я не хочу быть грузином?
- Тогда у тебя не будет грузинской жены.
Чем закончилась эта история, моя собеседница не знала, потому что это был последний день её пребывания в Грузии.
Когда я рассказал эту историю одному своему знакомому, тот сказал:
-Я слышал нечто подобное, но это было не в Грузии, а в Москве. И связано было с цыганами.
И рассказал мне такую историю. Русский и цыганка полюбили друг друга. Но когда русский завёл разговор о женитьбе, она ответила, что цыгане не позволят ей выйти за него замуж.
-Как это «не позволят»? – удивился он. И пришёл на другой день к главному их табора. Тот, выслушав его, сказал:
-Да, мы действительно своих женщин чужим не отдаём.
В советские времена переварить такое русскому человеку было не просто. Поэтому, после паузы, русский спросил:
-А как же мне быть?
-Самое лучшее для тебя - забыть о ней навсегда.
И они опять помолчали.
-А если я не могу забыть?..
Барон посмотрел на него, помедлил, а потом сказал:
-Тогда становись цыганом.
И опять та же растерянность и то же недоумение русского человека.
-Но как я могу стать цыганом?.. Я же русский.
-Выучишь наш язык, освоишь наши законы, и будешь всегда и во всём отстаивать наши интересы.
После чего прошло шесть лет, в течение которых русский превращался в цыгана. Табор был певческий, и кандидату в цыганы пришлось, вдобавок ко всему остальному, учиться ещё и петь по-цыгански. И лишь по завершении этого превращения ему позволили жениться на его цыганке.
А вот ещё одна история, её рассказал мне русский беженец из Чечни.
После объявления независимости Чечни на стенах некоторых домов г. Грозного появились надписи: «РУССКИЕ, НЕ УЕЗЖАЙТЕ! НАМ НУЖНЫ РАБЫ И ПРОСТИТУТКИ». Тогда же началась устная и печатная кампания за переход местных казаков в чечены. Русского народа, разъясняли казакам, уже нет, он выродился окончательно, и вам теперь ждать помощи не от кого. Вам остаётся лишь выбирать между прозябанием в нищете в России и достойным положением у нас в качестве полноправных членов нашего общества. А чтобы стать чеченцем, надо принять ислам и наши родовые законы, выучить наш язык и доказать делами, что вы уже не русские, но члены нашего народа.
И среди казаков нашлись предатели. Здесь повторилось в новых условиях то, о чём писал некогда Гоголь. В его повести «Тарас Бульба» сын главного героя переходит на сторону врагов и становится поляком. Но Гоголь не придумал этот эпизод, он взял его из жизни, осветив, правда, поступок Андрия романтическим светом.
В реальной жизни предательства совершались по куда более прозаическим соображениям. Массовое ополячивание русских дворян и аристократов во времена польского гнёта на пространствах современной Белоруссии и Украины хорошо известно историкам. Как и массовое онемечивание западных славян в более отдалённые времена. Как и массовое отуречивание южных славян во времена Оттоманской империи. Как и массовое ославянивание балтийских и угро-финских племён на территории Восточной Европы. Как и массовое обрусение европейцев, бежавших ещё со времён Ивана Великого на Русскую землю в поисках лучшей доли.
Какой-то подмес иноплеменной крови происходил всегда, особенно в народах больших, соприкасавшихся в ходе их истории со многими соседними народами. Но никакой трагедии в этом как будто не было. Её не было до тех пор, пока эти народы сохраняли свою национальную идеологию и основанную на ней внутреннюю организацию, позволявшую им растворять в себе иноплеменников без остатка. Или почти без остатка.
К сказанному добавлю, что само по себе биологическое происхождение человека не учит его ничему, даже родному языку, не говоря уж о национальных идеях. Маугли, вопреки Киплингу, не мог знать ни одного слова. И даже подняться с четверенек едва ли сумел бы. Славянские дети, оторванные от своих родителей и воспитанные на турецкий лад, забывали свой язык и становились по своему духовному складу турками в гораздо большей степени, чем оставались славянами. Да и сам тот факт, что происхождение не гарантирует верности человека своему народу, опровергает утверждение, будто «кровь» предопределяет духовный мир человека. «Кровь», т.е. биологическая организация человека, только эту биологическую организацию и воспроизводит.
Итак, именно ДУХОВНЫЙ СТРОЙ человека является главной особенностью, определяющей его принадлежность к нации, а не его происхождение по плоти.
Но доводить эту мысль о превосходстве духа над плотью до утверждения ПОЛНОЙ её зависимости от него значило бы впадать в ложную крайность.
Потому что плоть человека зависит не только от его духа. Она зависит и от внешней физической среды, в которой находится. И от своей собственной природы, отличной от природы духа. И от её изначальной принадлежности к тому или иному народу, состояние духа которого сформировало её особенности. Изменить эти особенности, при пересадке человека в другой народ, не всегда просто. Особенно, если эта пересадка происходит в зрелом возрасте и если «пересаженный» человек сохраняет свои родственные и приятельские связи с бывшими соплеменниками.
Чем дальше человек в расовом отношении от принявшего его народа, тем труднее будет идти переработка его плоти в духе его нового народа. Внешнее расовое отличие начинает исчезать только при метисации его потомков, а она, в свою очередь, размывает характерные расовые черты народа, принявшего в себя инорасового человека.
Вот тут и думай, что выгоднее для твоего народа: увеличить его число и тем самым его силу за счёт размывания его характерных расовых особенностей? или беречь эти особенности, которые есть тоже сила, сплачивающая народ?
Какая из этих двух сил важнее в тех или иных конкретных ситуациях? Однозначный ответ, пригодный для всех обстоятельств, дать невозможно. Здесь нужно каждую конкретную ситуацию обдумывать в расчёте как на ближайший эффект того или иного решения, так и на отдалённый. И чем богаче будет опыт принимающих решение, тем больше будет шансов на то, что их решение окажется верным.
Изменить особенности человека, связанные с его происхождением, это то же самое, что изменить направление движения какого-нибудь предмета и силу его инерции. Если это лёгкое тело с малой силой инерции, то изменить его движение легко. А если это железнодорожный состав, движущийся с большой скоростью?
Решая этот вопрос, придётся учитывать и следующее обстоятельство. Плоть человека в расовом отношении практически неизменна, а его дух способен на всякого рода зигзаги. И эти зигзаги особенно характерны для нашего времени. Сегодня кто-то осознал себя русским, а через год или через 15 лет уже призадумается, правилен ли был его выбор. Русская жизнь в её современном виде не столько притягивает к себе людей своей красотой и мудростью, сколько отталкивает своим почти полным расстройством. Чтобы стать притягательной, она должна изменить своё нынешнее качество. Необходим новый образ русской жизни.
Если даже чистокровные русские, как о том говорилось выше, способны изменять своему народу или попросту забывать о нём, то человеку из другого народа, объявившему себя русским, возвратиться в первобытное своё состояние или переметнуться в какой-либо иной народ ещё легче. Потому что, в отличие от чистокровного русского, плоть такого человека не связывает его с русским народом. А плоть влияет на дух человека иногда меньше, а иногда больше, в зависимости от того, каков человек.
Вот какая получается не простая картина. Куда более сложная, чем та, что рисуется в воображении человека, вооружённого понятиями о каком-то чистом духе и какой-то чистой плоти, которых в действительности никогда не бывает. Такой человек не замечает того, что в реальной жизни дух и плоть находятся в самых разнообразных состояниях и взаимных отношениях. Не замечает того, что дух далеко не всегда господствует над плотью. И что один дух не равен другому духу ни по своему качеству, ни по своей силе. И одна плоть тоже отличается от другой. То больше, то меньше.
Как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти». А «оврагов» этих, т.е. самых разных обстоятельств, без учёта которых легко сломать себе шею, так много, что даже перечислить их все невозможно. Поэтому и найти какую-то одну формулу, отвечающую окончательно на вопрос о чьей-то принадлежности (или не принадлежности) к тому или иному народу, нельзя тоже. Каждый отдельный случай требует отдельного рассмотрения. Он может быть и простым, и сложным. И чем опытнее будут размышляющие о том или ином случае, тем большая будет вероятность, что их решение будет правильным. Хотя от ошибок не застрахованы и мудрецы.
А для того, чтобы стало возможным такое умное рассмотрение каждого конкретного обстоятельства, надо тренировать свои умы по этой части заранее. Если перечислить заранее все возможные казусы невозможно, то из этого никак не следует, что и стремиться к этому не нужно. Надо стремиться, чтобы не стать жертвами своей непредусмотрительности. Когда люди оказываются в ситуациях не обдуманных предварительно, то ведут себя, чаще всего, глупо. А у русских с их по преимуществу «задним» умом такое запоздалое прозрение бывает особенно часто.
Предположим, что русскими по своему духу осознали себя, например, китаец или негр. Как быть? Принять или не принять их в свою русскую общину?
Я специально взял эти крайние случаи, чтобы рассмотреть проблему как бы через увеличительное стекло. Чтобы понять, что те же трудности, связанные с пересадкой человека из одного народа в другой, существуют или могут существовать и в более распространённых случаях. Но видятся они в них уже менее отчётливо. Или существуют реально, но - в скрытом виде.
Согласно нашему первоначальному выводу о превосходстве духа над плотью (выводу правильному в принципе, но, как уже сказано, не учитывающему возможные существенные обстоятельства), стоит кому-то осознать себя русским, как он тут же им и становится. Но так ли это всегда?.. Это первый вопрос. И второй: Не превратится ли русский народ, при таком отношении к нему, в подобие проходного двора, заходить в который позволено будет каждому, кто только захочет войти? Как и выходить из него без всякого для себя ущерба.
И будут ли уважать русский народ в этом случае другие народы? Будет ли он сам уважать себя, если станет таким проходным двором?
Сказанное выше не даёт окончательного ответа на вопрос о принадлежности или не принадлежности к русскому народу всякого человека, претендующего на принадлежность к нему. Но оно позволяет сделать некоторые выводы, помогающие правильному решению этого вопроса.
Во-первых, как уже было сказано выше, русским людям надо не довольствоваться тем минимумом соображений по занимающему нас вопросу, которым они довольствуются сегодня (т.е. двумя исключающими друг друга утверждениями о принадлежности человека к нации: либо только «по духу», либо только «по плоти»), но накапливать свои знания по этой части и учиться думать о сложных казусах, которых становится всё больше.
Во-вторых, надо признать, что чем дальше претендент в расовом отношении от нашего национального типа, тем нежелательнее его включение в русский народ. И чем больше будет таких включений, тем они будут опаснее для допускающего их народа.
Но это правило нельзя доводить до абсурда. Так, например, правило не засорять свой язык иностранными словами не доводится обычно до нелепых крайностей. Как река не загрязняется от малых её загрязнений, так и здесь. Всё хорошо в меру, а правильная мера может определяться лишь высокоразвитым национальным сознанием.
И, в-третьих. Ассимиляционный процесс будет тем эффективнее, чем организованнее и нравственнее будет сам народ. Это, думается, самая главная истина в занимающей нас теме.
23 марта 2007 г.
