БЫЛОЕ И ДУМЫ
(ответы
Г.М. Шиманова на вопросы сотрудника Института гуманитарно-политических
исследований
М.А.
Разорёновой)
- Геннадий Михайлович, недавно журнал «Нева» познакомил своих
читателей с книгой А. Янова «Русская идея и 2000-й год». В этой книге вам
посвящена целая глава. Как вы относитесь к яновской интерпретации ваших идей?
- Янов рисует мой, так сказать, идейный портрет кое в
чём довольно верно. Но при этом под его кистью
исчезли полностью очень существенные, как я думаю, черты (например, отстаивание
мною права каждого народа устраивать свою жизнь по-своему, без вмешательства
инородцев и иноверцев, о чём сказано в цитируемым Яновым сборнике чёрным по
белому), а вместо них, как бы в порядке «компенсации», мне приписано чудовищное
желание НАВЯЗАТЬ СИЛОЙ Православие всему миру. В результате столь вольного
художества на страницах яновской книги возникает под моим именем зловещий
образ, знаменующий собою как бы саму суть русского патриотизма. Я хочу
подчеркнуть, что этот зловещий образ создаётся Яновым совершенно умышленно,
чтобы подверстать под него всё ненавистное ему, еврею, русское национальное
движение и тем самым создать идейную и психологическую базу для последующего
«окончательного решения русского вопроса».
Примерно в такой же манере
работали идеологи-русофобы от ЧК и ГПУ, когда стилизовали русских крестьян под
кровожадных эксплуататоров, чтобы оправдать тем самым уничтожение одной их
части и полное закабаление другой.
О том, как беззастенчиво Янов искажает действительность,
свидетельствует хотя бы такой пример. Он пишет о каких-то «шимановцах», которые
якобы уже в 60-х годах представляли собой ультраправую фракцию (чуть ли не
«теневой кабинет») в так называемом Русском клубе. Хотелось бы узнать, каким
образом такое оказалось возможным, если сам Шиманов в 60-е годы, как это хорошо
известно многим, был ещё круглым космополитом?.. Ведь я только в начале 70-х
стал, как умел, писать в защиту русского православия и русского народа. И даже
в первом номере «Вече» моя рецензия была написана ещё рукою космополита.
-
А чем вы объясняете свой, как вы сказали, космополитизм?
-
Я очень рано стал сознавать себя русским, ведь моё
детство пришлось на годы
Великой Отечественной войны и послевоенные годы, когда слова «русский народ» и
«Россия» звучали гордо. И это чувство своего национального достоинства не
оставляло меня никогда. Но тут вот какая была особенность: в этом чувстве не
было не только никакого «шовинизма», совершенно не свойственного русскому
народу, но не было даже более или менее здравого понимания реалий нашей жизни.
Я всех нерусских считал как бы нашими братьями и старался относиться к ним с
особенной деликатностью и уступчивостью, исходя именно из сознания нашей силы и
русской ответственности за всех. И ради нашего братства я даже пропускал мимо ушей
и мимо сердца нередкие уже тогда кривые усмешечки евреев в сторону русского
народа, списывая их на обиды и гонения, которые евреи, как нам внушалось,
претерпели от нас в прошлом.
Когда же я стал христианином, то такая настроенность
переросла в настоящий космополитизм. Я буквально одёргивал своих собеседников,
в основном русских и евреев, когда они начинали «выпячивать» национальную тему.
Мне казалось, что наше христианское единство делает нас настолько выше всех
национальных различий, что придавать им какое-то значение значило бы искажать
христианство. Как и множество других верхоглядов, я очень плохо понимал тогда
слова Апостола о том, что во Иисусе Христе нет ни эллина, ни иудея. Мне даже не
приходило в голову прочитать их до конца и задуматься о том, почему их всегда
вырывают из контекста. Ведь тут же, через запятую, говорилось о том, что во
Иисусе Христе нет ни мужчины, ни женщины. Так неужели Христианство отрицает
половую природу людей, отрицает брак и все различия, связанные с полом?
Нелепость такого толкования апостольских слов совершенно очевидна, но тем не
менее оно до сих пор очень распространено. И тут дело, думаю, не только в нашем
невежестве. Такое толкование кое-кому выгодно. Но тогда я плыл в общем потоке
обессоленного экуменизмом христианства, и первая моя статья по национальному
вопросу была посвящена апологии космополитизма. Помню, как о. Дмитрий Дудко,
прочитав её, убеждал меня, что меня занесло далеко в сторону от здравого
смысла. Но что мне здравый смысл? Я и сам с усам. Я упёрся в то, что нации
разделяют людей, и никакая логика не могла меня сдвинуть с места.
- Эта статья была где-нибудь опубликована?
- В
- Расскажите, что это за сборник?
- Я хотел рассказать в нём, почему я пришёл к Богу и
как меня за проповедь
христианства засадили по требованию КБ в психушку. Этот сборник неведомыми мне
путями попал на Запад и был там опубликован на нескольких языках, его читали по
Би-Би-Си, «Немецкой волне», «Голосу Америки». Начинал же этот сборник я главою
о своих родовых корнях и своём детстве, чтобы пояснить истоки своих исканий.
-
Несколько слов, пожалуйста, о вашем происхождении.
-
Родители мои из рязанских крестьян. Отец пятнадцати лет вступил в
комсомол и записался в колхоз, против чего была вся семья. При разделе
имущества ему выделили борону, которую он отвёз на колхозный двор, а затем
уехал в город Ряжск и поступил там в техникум. Там он и познакомился с моей
матерью. А когда коллективизация вошла в полную силу, моего деда зачислили в
кулаки. Дело в том, что, что он, будучи мастером на все руки, хватался во время
нэпа за многие работы на стороне и, не поспевая в страду на своём поле, нанимал
кого-то из односельчан. Вот это-то обстоятельство ему и припомнили
впоследствии. Но когда милиция приехала его арестовывать, его не оказалось
дома, и милиция стала его ждать. Однако его удозорил на подходе к селу его
сосед и предупредил. Мой дед тут же повернул к железной дороге, добрался до
Москвы, устроился на стройку (паспортов тогда ещё не было) и здесь же, на стройке, сделал себе какую-то
конуру. А затем, накопив материалы, построил настоящий дом и вызвал через
родственников в Москву остававшихся в селе жену и младших детей. В этом доме
прошли мои школьные годы.
-
Скажите, «Записки из красного дома» были первой
вашей книгой? Когда вы
начали писать?
-
В детстве и юности писал стихи, а для самиздата начал писать статьи в
1962 году, когда поверил в Бога. Но я их тогда не подписывал своим именем, это
было опасно. Я и сейчас-то пишу очень неровно, а тогда писал совсем плохо, но
тем не менее распечатывал свои мысли в защиту Бога и раздавал их своим
знакомым. Но уже с 1965-го или годом позже начал осваивать политическую тему.
Первой большой статьёй такого рода была «Площадь Пушкина», в которой я, кратко
описав первую в нашей стране демонстрацию правозащитников (в защиту Синявского
и Даниэля), выступил с апологией правового государства. Помню, эта статья
попала каким-то образом к Павлу Литвинову, понравилась ему, и он пришёл ко мне
познакомиться... Так что каким-то боком я стал диссидентом, на какое-то время.
- Вы хотите сказать, что ваше отношение к правовому государству
затем изменилось?
- На 180 градусов. Если интересуетесь доводами, то они в двух
статьях: «О национальной педагогике» и «Псевдодемократическое правосознание».
- А чем был вызван ваш поворот к патриотизму, о котором вы
говорили?
- Думаю, что в какой-то мере на меня всё-таки подействовали
слова о. Дмитрия и пример Владимира Николаевича Осипова. Но главное было в том,
что весь мой склад и ход моего развития вели к этому.
- Простите, а как вы познакомились с Дудко и Осиповым?
- Я был с 1962 года духовным сыном о. Дмитрия. А с Осиповым
познакомился на квартире Гудковых, которые, как и некоторые другие мои
знакомые, давали мне в то время убежище. Дело в том, что после появления в
самиздате «Записок из красного дома» меня, по некоторым признакам, хотели снова
засадить в сумасшедший дом (чуть подробнее об этом в «Послесловии» к последнему
машинописному изданию этих «Записок»). И я несколько месяцев был, так сказать,
«в бегах», т.е. жил на чужих квартирах. Осипов, которому власти отказывали
после лагеря в прописке, то есть в крыше над головой, тоже часто ночевал у
Гудковых. И вот в первый же день знакомства Осипов спросил меня, русского ли
направления; а я ответил, что нет, я европеец. И помню, как он тогда поморщился
при этих словах. Но, тем не менее, предложил мне написать рецензию на
самиздатскую книгу, автор которой – Белов – защищал Христианство против наших
антирелигиозников. Тогда-то я и узнал, что готовится первый номер первого
русского самиздатского журнала «Вече».
- А что было дальше?
- А через какое-то время произошёл инцидент, ставший поводом
для моего разрыва с космополитизмом. Как-то на квартире моего хорошего знакомого
еврея-христианина другой мой хороший знакомый, известный чувашский поэт, стал
ни с того ни с сего оскорблять русский народ. И тут моё, казалось бы,
неистощимое терпение, наконец, лопнуло. Я понял, что, позволяя чужакам
безнаказанно оскорблять мой народ, я веду себя абсолютно безнравственно, как
настоящий предатель, как если бы я позволял оскорблять свою мать. Я, правда, не
нашёлся сразу дать подлецу по физиономии, но только грохнул руками по столу и
ушёл, порвав навсегда с этими моими почти друзьями. После этого я уже другими
глазами начал смотреть на себя и на других, по-другому начал думать, иные
знания стал накапливать.
- И как это новое ваше направление проявилось литературно?
- Я стал что-то писать для осиповского «Вече», познакомился с
некоторыми вечевцами, из которых особенно заметной фигурой был Анатолий
Михайлович Иванов-Скуратов (автор известного на Западе «Слова нации», не
опубликованного до сих пор в нашей большой печати). В его лице я впервые
встретился с совершенно новым для меня направлением мысли – русским
неоязычеством. Но это тема слишком большая, поэтому задерживаться здесь на ней
не буду (…).
И я написал под своим именем три открытых письма Н.А.
Струве, главному редактору эмигрантского журнала «Вестник РСХД». Потому что в
этом журнале, в 97-м номере, был напечатан сборник антирусских статей из СССР,
озаглавленный «Метанойя», что в переводе значит «покайтесь» или «перемените
свои мысли» (вон когда ещё предлагалась нам «перестройка»).
- В каком это было году?
- Первое письмо написано мною в феврале 1972-го, а третье в
январе 1973-го. Я ждал, когда выступят более авторитетные русские люди, но
когда молчание затянулось, написал сам. Никита Струве не захотел напечатать в
своём журнале моё первое письмо, самое содержательное, - я направил ему второе
открытое письмо. Он напечатал его, сопроводив возмущёнными комментариями. Я
направил ему третье открытое письмо, которым фактически порвал с ним отношения.
И, к моему удивлению, эффект этих писем оказался значительным – как здесь, где
их перепечатывали на пишущих машинках, так и на Западе. Тогда же, то есть после
этих писем, я с удивлением узнал (мне передавали «тайные христиане» разговоры
наших западников), что я, оказывается, «религиозный националист», более того –
антисемит, черносотенец и даже фашист…
Но удивили меня и русские
православные. Они не то чтобы соглашались с хулою на православие и русский
народ, но, за редчайшими исключениями, как-то нечленораздельно реагировали на
неё. Говорю, естественно, о тех, с кем лично разговаривал о «Метанойе». Думаю
теперь, что их не только озадачивала трудность темы о судьбах России, но и
отпугивала перспектива стать самиздатскими авторами, к чему я подталкивал. И
как знать, может быть, в иных случаях их осторожность была оправданной. Мне-то
самому нечего особенно было терять, а они – люди с положением, кто священник,
кто будущий священник, кто кандидат наук, кто будущий кандидат. И у всех семьи…
Твёрдо выступили против «Метанойи, кроме меня и кого-то из вечевцев, только три
автора: Феликс Владимирович Карелин (под псевдонимом Н. Радугин, его статья
называлась «Буди сие, буди!»), Владимир Ибрагимович Прилуцкий (под псевдонимом
Л. Ибрагимов, названия статьи не помню) и Виктор Афанасьевич Капитанчук (под
псевдонимом В. Прохоров, названия статьи тоже не помню). Я решил собрать все
эти выступления против «Метанойи» (к ним добавились чуть позднее заметки моего
единомышленника, укрывшегося под псевдонимом Ж.-Ч., и священника Дмитрия Дудко)
в сборник, который озаглавил «Письма о России», напечатал его в количестве, кажется,
десяти или чуть больше экземпляров (сборник оказался сравнительно толстым, я
включил в него специально написанную для него свою большую статью «Вера в
чудо») и все их раздал своим единомышленникам, оставив себе лишь один
экземпляр. А потом его у меня кто-то взял почитать и не вернул.
- И теперь разыскать этот сборник нельзя?
- Есть один экземпляр в Англии, в архиве Кестон-колледжа.
Какие-то экземпляры, возможно, хранятся у кого-то в Москве, какие-то, не
исключаю, попали в КГБ, а какие-то уничтожены (моя знакомая, хранившая у себя в
шестидесятые годы мой самиздатский архив, проговорилась об этом своей матери, и
та, не раздумывая, тут же его сожгла).
- Насколько мне известно, у вас позднее возникли какие-то
разногласия с Осиповым?
- Да, между нами был спор. С моей стороны подоплека его была
такова. Именно бессилие русских православных людей и овечья их реакция на
откровенно враждебную «Метанойю» заставили меня задуматься о том, правильно ли
мы, русские патриоты, себя ведём, выступая, по существу, единым фронтом вместе
с так называемыми «демократами» против Советской власти. Ну, хорошо, думал я,
рухни завтра Советская власть, - и кто же станет хозяином России? При столь
подавляющем превосходстве антирусских сил даже в самой России, не говоря уж о
всей мощи Запада, которая будет брошена на помощь его ставленникам и союзникам
в нашей стране, на что же надеяться русским патриотам? Только на чудо. Потому
что придут к власти силы, неизмеримо худшие по сравнению с теперешним режимом.
Значит, нам надо твёрдо и недвусмысленно стать на сторону этого режима, как бы
он ни был плох, и поддерживать его против западников. Тем самым мы будем не
только помогать сохранению этого меньшего для нас зла, но и окажемся в более
выгодном по сравнению с западниками положении. Кроме того, этот дряхлеющий
режим окажется в конце концов перед выбором: либо опираться на
русско-православные силы и оказываться во всё большей зависимости от них, либо
попросту рухнуть, так как Запад не заинтересован в сильной структуре власти в
России.
И вот, исходя из таких
примерно соображений, я написал
и пустил в самиздате своё
«Письмо Наталье Сергеевне», в котором заявил о своей верноподданности
советскому режиму (несколько, может быть, даже утрированно, по принципу: маслом
каши не испортишь).
Осипов, будучи монархистом,
так сказать,
позднеромановской складки,
не мог, конечно, пойти на столь недвусмысленное признание законности Советской
власти. Кроме того, он обнаружил в моих словах робость перед властью и согласие
на всё, что она вытворяет или вздумает вытворять в будущем. Поэтому он должен
был отмежеваться от моей «Натальи Сергеевны» очень решительно, что он и сделал,
обратившись ко мне со своим открытым письмом. Ну, а я, естественно, возражал
ему тоже публично и не менее решительно в статье «Как относиться к Советской
власти». В этой статье, а также в какой-то более поздней, я пытался изобразить
те черты Советской власти, которые делают её более предпочтительной с
христианской точки зрения, нежели формальная демократия западного типа, уже
изначально запрограммированная на торжество в ней денег и, следовательно,
объективно ориентированная на поражение Христианства в истории. Я думаю теперь,
что эти соображения были в принципе верны, но, так сказать, вопиюще однобоки в
том отношении, что я не догадывался тогда о подлинных размерах еврейской власти
в нашей стране. Этот существенный порок я исправил уже много позднее, написав
статью «Запретная тема», опубликованную в еврейском журнале «Шалом» (
- Геннадий Михайлович, говорят, вы основали в Израиле сионистский журнал?
- Да, было дело… Но я знаю о нём только из писем моей знакомой,
бывшей гражданки СССР. Она написала мне
(в 1977 или 78 году), что журнал «Сион» перепечатал то ли из «Вестника РХД», то
ли непосредственно из «Евреев в СССР» мои ответы на вопросы еврейского
корреспондента, после чего получился маленький взрыв: сионистские ортодоксы
выгнали из редакции главного редактора Нудельмана и других, ответственных за
эту публикацию… А те, т.е. выгнанные, чтобы чем-то кормиться, основали новый
журнал – «22», в первом же номере которого продолжили полемику со мной,
напечатав абсолютно бездарную статью Азбеля и Сотниковой, а также открытое
письмо ко мне по-еврейски очаровательной Лии Абрамсон. Но напечатать мой ответ
на это письмо, наученные горьким опытом, постеснялись.
- А что же такого ужасного было в вашем интервью?
- Да в том-то и дело, что ничего не было. Даже наоборот: я
называл евреев великим народом, предлагал им любовь и дружбу на вечные времена
и даже, кажется, Калининградскую область в придачу к ним. Лишь бы они избавили
нас от своего присутствия, не помогали нам строить нашу русскую жизнь. Но им
почему-то хочется участвовать в строительстве русской жизни и даже руководить
ею, отравляя её своими началами. Я думаю: до чего же это щедрый народ. Сами
всем помогают, а вот чтобы им самим кто-нибудь помог руководить еврейской жизнью
– ни за что не допустят…
- Вы сказали, что писали для осиповского «Веча», но, насколько
мне известно, вы и сами издавали журнал?
- Альманах «Многая лета», первый номер которого вышел в
- Какова была цель этого сборника?
- Самая скромная. Прежде всего – брошюровать статьи и письма,
отвечающие русско-православному и просоветскому направлению, о котором я уже
говорил, чтобы они не затерялись и получили хоть какое-то место литературной
«прописки». Потому что никакие другие органы печати - ни советские, ни
антисоветские – печатать нас не собирались. И далее: общественный эффект
статей, собранных в сборник, куда значительнее, нежели эффект разрозненных
статей, передаваемых из рук в руки и затем исчезающий почти бесследно.
Но после пятого выпуска
«Многой леты», в котором была
моя «Тема для размышлений»,
меня вызвали телефонным звонком в КГБ, и там какой-то верзила, назвавшийся
только по имени-отчеству (а фамилию я не догадался спросить), провёл меня в
кабинет, вытащил из стола то ли «Письма из России», то ли «Против течения» и,
указывая на сборник, сказал, что всё это грязь и клевета на Советскую власть.
«А в том альманахе, что вы издаёте теперь, нет ничего антисоветского. Но, тем
не менее, его издание не отвечает интересам нашего государства. Поэтому
предлагаем вам прекратить его издание, иначе…» - и выразительный кивок в
сторону раннего моего сборника. Я намёк понял и сказал, что не согласен с
оценками, но вынужден подчиниться силе, хотя уверен, что рано или поздно
решение будет пересмотрено.
- Ну и как, пересмотрели они своё решение?
- Не знаю, об этом мне не докладывали. Поэтому, помешкав лет
пять, в течение которых я собирал материалы и писал объёмные статьи о еврейской
природе капитализма и о масонском происхождении Первой мировой войны, я
возобновил издание альманаха, на этот раз под названием «Непрядва». Уже вышло
19 номеров, сейчас готовится 20-й.
- Геннадий Михайлович, из тех проблем, которые вы поднимаете в
«Непрядве», какая вам представляется наиболее важной сейчас?
-
Самой важной выделить не могу, но одна из важнейших – проблема русского национального
воспитания. Наша патриотическая печать ничего не делает для возрождения русской
педагогики, для выявления с целью поддержки русских учителей-патриотов, не
пропагандирует их опыт, не сообщает о тех трудностях, которые связывают их. А
если даже когда сообщит о ком-нибудь из таких учителей, то непременно забудет
сообщить адрес, по которому можно было бы связаться с ним другим неравнодушным
русским педагогам и всем озабоченным их делом. Я думаю, что все
учителя-подвижники нуждаются в объединении своих сил и в поддержке со стороны
всех русских патриотов. У нас пока нет ни одной русской детской газеты, ни
одного русского журнала для учителей. Только общими усилиями можно поднять
русскую национальную школу, без которой не будет у нас русского будущего.
Это интервью было
опубликовано в журнале «Наш Современник» в цикле моих статей «За дверями
русского клуба» (№ 5 за 1992г.). Подготовил этот цикл Вадим Валерианович.
Кожинов. В конце
1.
На самом деле статья с апологией космополитизма была
помещена мною в самой первой
редакции моего самиздатского сборника «ПЕРЕД СМЕРТЬЮ» (
Первое сообщение о выходе этого сборника
появилось в подпольной «Хронике текущих событий» (№ 13, апрель
Из второго издания сборника
я исключил статью «Национальный вопрос» (так, кажется, называлась моя апология
космополитизма) как уже не соответствующую моим новым взглядам.
Из третьего издания я исключил ещё три статьи («Красота»,
«Об искусстве» и «Осознание ситуации»), решив, что не стоит перегружать сборник
этими менее значительными статьями, к тому же, как мне казалось, ещё и
сыроватыми. Кроме того, я исключил своё стихотворение в прозе, которое
выглядело, насколько мне помнится, так:
Из тьмы безумия мы пришли к Богу
И солнце Истины увидели распятое на кресте
В жизни нашей каждый из нас распят
собственными и чужими
грехами
Но на кресте жизни дана нам высокая радость о Боге
Выше которой нет ничего на свете
Осталось в памяти, что в отличие от о. Дмитрия Дудко моя апология космополитизма понравилась о.
Александру Меню. Ему не понравились только слова моей бабушки, Екатерины
Ивановны, которые я включил в эту статью по не помню уже какому поводу. Она
сказала об одном госте нашей семьи: «Вот ведь, еврей, а какой хороший
человек!».
2.
Кроме того, это моё интервью отразило путаницу, возникшую в связи с названием сборника, о
котором идёт речь. Как я уже сказал, изначально он был назван мною «ПЕРЕД
СМЕРТЬЮ». Я назвал его так потому, что не сомневался, что после того, как о нём
узнает КГБ, меня поместят в психушку тюремного типа, и в ней я закончу свою
жизнь. То же самое говорил мне один известный в то время правозащитник, Борис
Исаакович Цукерман.
Но после того как я узнал,
что мои «Записки из красного дома»
читают по зарубежным
«голосам», вещавшим на СССР, а на Западе они изданы на многих языках (так
писал, по крайней мере, в своём журнале Н.А. Струве), я решил, что там
опубликован весь мой сборник полностью. Мне подумалось, что его переименовали
ради того, чтобы высветить в нём самый ударный в политическом отношении
материал. А если так, то, чтобы избежать путаницы в названиях, решил и сам
перепечатывать его впредь под этим новым названием. Что и стал делать.
Я был абсолютно уверен в том, что свободный и гуманный Запад
заинтересован в том, чтобы вся мировая общественность знала правду о
пробуждении свободной мысли в СССР (а о пробуждении свободной религиозной мысли
особенно). И потому не утаит от неё
появление в самиздате моего сборника. Тем более что я рассказывал в нём о своём
происхождении, о своём пионерском атеизме, об отношении своих родственников к
религии, о своих поисках смысла жизни и своём обращении в православную веру.
Правда, в семидесятые годы мои представления о Западе
менялись очень быстро и в самую худшую для него сторону. Но моя увлечённость
новыми идеями и новой тематикой как раз и стала причиной того, что мне было уже
не до моего первого сборника. Новые политические и общественные события
приковывали моё внимание к себе и не позволяли оглядываться на прошлое.
Поэтому лишь с большим запозданием, где-то, кажется, в
середине 90-х годов, мне пришла в голову мысль (уже не помню, в связи с чем),
что мой сборник на Западе, возможно, и не издан. И даже, скорее всего, не
издан.
А не издан он потому, что Запад изображал своё сочувствие к
гонимым в СССР христианам и помогал им рекламой, религиозной литературой и
вещевыми посылками не потому, что действительно им сочувствовал, а из
своекорыстных политических соображений. В его идеологической и психологической
войне с СССР ему было нужно представить себя миром свободы и истинной
человечности, а СССР, наоборот, представить «империей зла». И разжигать в этой
империи внутренние конфликты, в том числе и на религиозной почве.
Истинное Христианство хозяевам Запада не только не нужно,
оно для него опасно. Опасно тем, что исповедует ценности, прямо противоположные
ценностям денежного мира, каковым Запад и стал в последние его столетия. В годы
его послевоенной борьбы с СССР эта его враждебность к Христианству несколько
сдерживалась и маскировалась ради указанной выше цели, но стоило Западу
разгромить СССР, как его истинное лицо стало открываться всё больше.
Сегодня, по сообщениям
печати, западное население зомбировано рекламой самых низменных пороков.
Христианские храмы на Западе пустеют. Продолжает пустеть и само понимание
Христианства. В США снимают христианскую символику в общественных местах, в
Европе выносят из школ распятия, а в Англии увольняют с работы за ношение
нательного креста.
И всё это не случайно.
Капитализм не может не воевать с Богом, но ведёт эту войну не так топорно, как
это делали советские коммунисты. Хотя, как видим, Запад не пренебрегает и
прямыми запретами. Публичную порнографию он не запрещает, а публичное ношение
креста уже начал кое-где запрещать. И местные христиане, то ли уже
зомбированные западной пропагандой, то ли просто запуганные, стараются не
замечать этой войны с Богом, происходящей у них на глазах. Вот тебе и свобода…
Но, как поёт Алла Пугачёва, «то ли ещё будет!..».
А если так, то зачем же было хозяевам Запада издавать некогда мой сборник, всё содержание которого было, по существу, проповедью Христианства?.. Взять из этого сборника то, что им было нужно, и растиражировать это взятое на многих языках, а остальное оставить у себя в архиве на всякий случай. Вот как всё просто и рационально. А я этой простоты и рациональности не мог понять так долго.
Желая избежать путаницы с
названием своего сборника, я эту путаницу как раз и породил. И теперь приношу
свои извинения всем, кто стал её жертвой.
3. Белов, о книге которого упомянуто в интервью, это псевдоним.
Настоящее имя этого самиздатского автора мне не известно. Название его книги я
забыл. Объёмом она была, кажется, страниц в 150. В ней разоблачались некоторые
антихристианские мифы, господствовавшие тогда в нашей антирелигиозной прессе.
Книгу для отклика мне давал, если не ошибаюсь, В.Н. Осипов.
4. Какая-то часть моего интервью была опущена В.В. Кожиновым (о чём свидетельствует многоточие,
окружённое скобками, на. стр. 159 этого номера). Но что именно было опущено,
сказать не могу, т.к. оригинального текста интервью у меня не осталось.
5. 97-й номер «Вестника русского студенческого христианского
движения» датирован 1970-м
годом. Начинался он вводной статьёй «МЕТАНОЙЯ», выражавшей общие взгляды трёх
авторов сборника. Эта статья была подписана буквами N.N.
Вот псевдонимы и названия статей: О. Алтаев «Двойное
сознание интеллигенции и псевдокультура», В. Горский «Русский мессианизм и
новое национальное сознание» и М. Челнов «Как быть?».
В первой статье автор утверждал, что русская интеллигенция
это явление уникальное, которого не было никогда в истории за исключением 19-го
и 20-го веков. И ни в одном народе, кроме русского. Её самая характерная черта
– духовная беспочвенность. Из этой духовной беспочвенности как раз и выросли,
по Алтаеву, большевизм и его последующая власть в России. Они были приняты
русским народом потому, что выражали глубины его духа. Патриотизм, считает
Алтаев, нужен, но он должен быть просвещённым передовым западным сознанием.
Существующая Советская система сама собою не умрёт – с ней надо бороться, её
надо свергать. Правда, последняя мысль отсутствует в тексте статьи, но к этой
мысли подводит вся логика автора.
Другие два автора развивали и дополняли основные положения
первой статьи. По словам В.И.
Прилуцкого, ныне покойный Феликс Владимирович Карелин, хорошо знавший о.
Александра Меня, предполагал, что именно он был автором «Двойного сознания
интеллигенции». Об этом косвенно свидетельствовало ещё и то обстоятельство, что
статья эта была первой в цикле статей после общего введения к сборнику. Т.е.
рассматривалась его авторами как наиболее авторитетная. А кто был авторитетнее
о. Александра среди его окружения?..
Под именем В.
Горского, по мнению Карелина, скрывался Михаил Агурский, а под именем М.
Челнова - Евгений Барабанов. И тот, и другой были близко знакомы с Менем и
разделяли во многом его взгляды.
Всё это были, конечно, только предположения. Но вот что
интересно: прошло много лет после разгрома СССР, опасности для бывших
диссидентов нет теперь никакой, все псевдонимы, если они у кого-то из них были,
похоже, давно раскрыты, а псевдонимы авторов «Метанойи» остаются по-прежнему
нераскрытыми. А почему?..
Об этой загадке мне говорил
Владимир Ибрагимович Прилуцкий в недавнем нашем разговоре. И этот разговор
натолкнул меня на такую мысль: а не был ли автором всех трёх статей, как и
предисловия к ним, один Александр Мень?..
В пользу этого предположения
свидетельствует то, что все три статьи содержат не просто близкие друг другу
идеи, но идеи одни и те же, только развёрнутые в несколько разных плоскостях.
Если бы были разные авторы, то в их статьях были бы какие-то отличия в мыслях,
хотя бы и второстепенные. А их в них нет. И второй довод в пользу этого
предположения: все три статьи написаны одним языком, причём достаточно
характерным.
Можно предположить, что все
три статьи были написаны не самим Менем, а кем-то близким ему по взглядам,
поэтому духовные дети о. Александра Меня с таким восторгом носились тогда по
Москве с «Метанойей». Но кто бы мог это быть? Михаил Меерсон (ныне священник
Американской Православной Церкви), бывший тогда «правой рукой» Александра Меня,
явно не тянул в интеллектуальном отношении на уровень автора этих статей. Им
мог быть какой-нибудь русофобствующий католик из Литвы или из Западной Украины
(а у о. Александра были связи с католиками из этих русофобских гнёзд). Но
как-то не верится, что кто-то из жителей этих окраин мог подняться по своей
эрудиции до уровня Александра Меня (а его высокий уровень несомненен, при всей
его духовной порочности). Но если бы кто-то из них поднялся, то, несомненно,
продолжил бы свои литературные труды и стал бы известным литературным
русофобом, которого носили бы на руках обыкновенные русофобы. Но почему-то за
сорок лет после выхода в свет «Метанойи» этого не произошло. Во всяком случае,
я не слышал о реальности такого духовного двойника священника Александра Меня.
Вот почему остаётся
вернуться к предположению о том, что автором всех трёх статей в «Метанойе» был
всё-таки Александр Мень. Тем более что это предположение объясняет, почему
псевдонимы, под которыми он укрылся, остались до сих пор нераскрытыми.
Зачем ему понадобилась эта
проделка? Думается, затем, чтобы придать своему манифесту более авторитетный
вид. Представить его манифестом не какого-то отдельного псевдонима, но целого
коллектива авторов.
Но неужели о его проделке не
знал никто, кроме него самого? Я думаю, что не исключено и такое. Как человек
по-своему умный, Мень понимал опасность её разоблачения, а потому мог не
признаваться в ней никому, даже самым близким ему людям. Но даже если он открыл
эту тайну кому-то (жене или детям, брату или кому-то ещё), то и они были должны
унести её с собою в могилу.
Причина же этой скрытности
была, думается, в том, что очень многие поклонники о. Александра Меня
рассчитывали и продолжают рассчитывать до сих пор на его канонизацию в Русской
Православной Церкви. И эта надежда не совсем беспочвенна. Его фактическое
прославление началось в СМИ сразу после его убийства. А если предположить, что
РПЦ будет и дальше дрейфовать в сторону Запада, сближаясь всё больше с
католицизмом (а сам католицизм продолжит свой дрейф в сторону протестантизма, а
протестантизм будет брататься всё больше с язычеством и масонством), то
канонизация Александра Меня в РПЦ станет попросту неизбежной. И станет она
ценной для врагов Православия не столько сама по себе, сколько в качестве
оправдания очередного этапа в жизни самой РПЦ. Она будет способствовать
«перестройке» Православия в западном духе, которая, как надеются хозяева
Запада, закончится со временем столь же успешно, как и западническая
«перестройка» СССР.
Однако на раннем этапе этой
«перестройки» было недопустимо раскрывать русофобское лицо о. Александра. Ведь
в чём заключалась главная мысль «Метанойи»? В том, что причина беспочвенности
русской интеллигенции была не в её отрыве от Православия и русского народа, а в
беспочвенности самого православно-русского народа, в его отрыве от подлинной
почвы в виде западных начал, по преимуществу католических. Вот какая простая до
примитивности мысль была замаскирована и разукрашена блестящей эрудицией автора
«Метанойи».
Но до тех пор, пока
Православие и русский народ ещё не разоружены окончательно, эту мысль, даже в
несколько замаскированном её виде, было опасно связывать с личностью Александра
Меня. Это значило бы бросить на неё тень. И лишь после того, как отношение к
русофобии изменится в самом русском народе, после того, как он «дорастёт»,
наконец, до понимания того, что он действительно никуда не годен вместе со
своим Православием (или, по меньшей мере, приблизится к такому пониманию),
истинное лицо Александра Меня будет можно и даже необходимо открыть. И только
тогда оно никого не смутит, но даже, наоборот, восхитит новых русских. Они
поймут, как далеко вперёд смотрел этот новый великий святой.
Вот, скорее всего, почему
псевдонимы в сборнике «Метанойя» остались не раскрытыми, а в литературе о Мене,
изданной за последние двадцать лет, насколько я знаю, нет ни слова о его
причастности к этому сборнику. Да и скандальное его интервью представителю
журнала «Евреи в СССР» обходится ныне тоже полным молчанием.
6. Журнал «Шалом» это самиздатский еврейский журнал. Его представителем
оказался мой старый знакомый Михаил Яковлевич Горелик (двоюродный, если не
ошибаюсь, брат М.С. Агурского), бравший у меня некогда интервью для подпольного
самиздатского журнала «Евреи в СССР». Мы
были знакомы с ним задолго до этого. Знакомство произошло на православной почве
и закончилось несколько лет назад после того, как он, покинув Православие, стал
то ли законченным иудеем, то ли сочувствующим иудейству, я так и не понял.
Однако до этого он казался мне вполне православным.
Как-то осенью
Но каково же было моё
изумление, когда через какое-то время Михаил Яковлевич подарил мне экземпляр
«Шалома» с напечатанной в нём «Запретной темой». В этом же номере было и
объяснение редакции, почему она опубликовала мою статью, и критика на неё
священника Александра Борисова под названием «Ещё один тупик». Когда-нибудь я
расскажу об этих публикациях чуть подробнее, а пока ограничусь тем, что
«Запретная тема» была напечатана впервые в моём самиздатском альманахе
«Непрядва» (№ 3, Москва, 1988г), а затем в журнале «Русское самосознание»
(номер не помню, издатель и редактор Николай Иванович Тетенов, США).
7. 20-й номер «Непрядвы» так и не вышел. Как
раз тогда резко подскочили цены на всё, в том числе и на ксерокопирование.
Поэтому я вынужден был прекратить своё издание. Ведь я ксерокопировал альманах
на свои деньги, а денег у меня было мало, хотя работал я в то время на двух
работах – оператором газовой котельной и слесарем-сантехником по
совместительству. Я получал заказы из многих мест, от Белоруссии и Одессы до
Дальнего Востока, и рассылал журнал заказчикам, а они оплачивали денежными
переводами стоимость ксерокопирования и пересылки по почте. Три или четыре
заказа были даже из США и Франции от каких-то больших библиотек, но я не знал,
как получать деньги из-за границы, а посылать бесплатно пожадничал. Кажется,
посылал в США Н.И. Тетенову и, может
быть, М.И. Турянице, но точно уже не помню.
