АБСУРДНОСТЬ ИСТИНЫ
Французский философ-материалист Поль Гольбах писал, что нет никакой существенной разницы между человеком, которого выбрасывают из окошка, и человеком, который сам выбрасывается из окошка. В первом случае действуют внешние обстоятельства, во втором внутренние, но между ними нет принципиальной разницы: человек и мир это единое целое, один клубок причин и следствий. Внешние обстоятельства переходят здесь во внутренние, внутренние становятся внешними, а в общем же те и другие одинаково властно ведут человека к окну и выбрасывают.
Свободы нет. В мире царит необходимость. Причины порождают следствия, которые становятся причинами для новых следствий и так далее до бесконечности. Каждое данное состояние мира имеет своей причиной его предыдущее состояние и заключает в себе все последующие состояния. Вне этого нет ничего. Человек есть произведение этих сил. Он ничем не отличается от очень сложного организма, универсально включённого во внешнюю среду. Он возникает из неё, постоянно взаимодействует сней, вбирая её в себя и истекая в неё, - и так до своего разрушения и растворения во внешнем мире. Свободы нет. Все поступки человека, его чувства, мысли и т.д. – это движения марионетки, которую дёргает за многочисленные нити н е о б х о д и м о с т ь . Чувство свободы, свойственное при этом марионетке, её уверенность в том, что она совершает свои движения свободно, есть психологическая иллюзия, проистекающая из того обстоятельства, что марионетка не видит тех нитей, которые управляют ею. «Человек не знает, что в нём происходит внутренняя работа механизма,- писал Джон Хасперс. - Он подобен стрелкам на часах, которые думают, что они свободно движутся по циферблату... Официально мы сознательны... но... хотя сам агент не знает этого и не сознаёт сил, которые работают в нём, его выбор уже определён для него (за него) - его... воля будет только инструментом, рабом».
Такое мировоззрение, отрицающее в мире реальность свободы, называется детерминизмом.
«Чтобы убедиться в ошибочности учения о свободе, - писал Гольбах в «Системе природы», - достаточно обратиться к мотиву, определяющему поведение человека: мы всегда найдём, что этот мотив вне его власти. Вы скажете, может быть, что под влиянием возникшей в вашем уме идеи вы действуете свободно, если не встречаете препятствий. Но что вызвало эту идею в вашем мозгу? Разве эта идея не зависит от предметов, которые действуют на вас извне, вопреки вам, или от причин, которые без вашего ведома действуют внутри вас и модифицируют ваш мозг?.. Мы не властны над собой и не можем по произволу вызывать свои идеи; ассоциации их независимы от нас; они разместились без нашего ведома и вопреки нам в нашем мозгу...
Т.к. действие является всегда результатом детерминированной определённым образом воли и т.к. воля может детерминироваться лишь не находящимся в нашей власти мотивом, то отсюда следует, что мы никогда не властны над определениями нашей собственной воли и что, следовательно, мы никогда не действуем свободно.
Только огромная сложность наших движений, разнообразие наших поступков, многообразие причин, действующих на нас, внушают нам мысль, что мы свободны. Если бы все движения человека были просты, если бы действующие на нас причины не сливались между собой и воспринимались раздельно, если бы наша организация была менее сложной, то мы увидели бы, что все наши поступки необходимы, т.к. мы быстро добрались бы до причины, которая заставляет нас действовать...».
-----оОо-----
Не трудно догадаться, что философия, лишающая человека свободы, освобождает его тем самым и от ответственности за его поступки. Нет ни преступников, ни праведников. Разве можно осуждать камень, скатившийся с горы и ударивший вас по ноге? И разве не смешно его наказывать? Но люди так же невменяемы, как и камни. Они не могут не быть тем, что они есть. Их не следует ни уважать, ни презирать, их надо понимать, т.е. видеть, что все они куклы, и только. А если нет ни добра, ни зла, то нет и личности, потому что последняя без свободы уже не личность, но автомат.
Легко догадаться, что если свободы нет, то все старания людей изменить что-либо в мире или в своей собственной жизни совершенно напрасны: ход истории неотвратим как в целом, так и во всех его частностях. Его нельзя ни направить в другую сторону, ни задержать, ни ускорить. В равной степени неотвратим и ход жизни всякого человека. Детерминизм содержит в себе фатализм. Поль Бурже писал об этом в романе «Ученик» такими словами: «Если бы нам было известно относительное положение всех элементов, составляющих нынешнюю вселенную, то мы могли бы уже сейчас с астрономической точностью рассчитать день, час и минуту, когда, например, англичане уйдут из Индии, когда Европа сожжёт последний кусок угля, когда такой-то преступник, пусть ещё не родившийся, убьёт своего отца или когда будет написана ещё даже не задуманная поэма. Всё будущее заключено в настоящем, как все свойства треугольника заключены в его определении».
-----оОо-----
Мы видим, что детерминизм говорит от имени самой науки, которая есть, как известно, концентрация разума. А потому спорить с выводами науки нельзя. Это значило бы ставить себя в смешное положение. Но имеет ли право детерминизм выступать от имени науки и выдавать себя за её вывод?..
Верно сообразив, что отсутствие свободы упраздняет нравственность, детерминисты не догадались о том, что отсутствие свободы упраздняет точно так же и науку, и разум, и, следовательно, всю их, якобы научную, философию. В самом деле, с какой это стати исключать научные знания и сам разум из полноты детерминированного мира? А если не исключать, то придётся признать, что всякое знание есть результат той или иной комбинации элементов мира, а потому не содержит в себе ничего сверх того. Идеи не отражают имеющуюся вне них действительность и не осмысливают её, но сами являются её частями – и только. Как нельзя говорить об истинности или ложности какой-нибудь крысы или таракана, так нельзя говорить об истинности или ложности той или иной идеи. Все идеи равным образом необходимы и ничего не значат. Они отражают внешний мир не больше, чем его отражает проплывающее по небу облако.
Все доводы, защищающие учение о безумии нашего разума, нейтрализуются этим же самым учением, если только раскрыть его во всей полноте. Если разума нет, если истины нет, то зачем, спрашивается, огород городить и что-то там доказывать? Но непоследовательность детерминистов спасает их сочинения. Да и не только сочинения. Ибо как может жить человек, уверенный в своём полном безумии?
Отметим ещё такую деталь. Если детерминизм приводит к фатализму (а это несомненно), то почему бы стороннику этого учения не испытать крепость своей веры в судьбу самым простейшим способом, т.е. попыткой покончить с собою? Вспомним лермонтовского фаталиста, который не увиливал от пистолета, потому что действительно верил в фатум. Если свободы нет, то изменить время своей смерти не удастся, сколько бы человек ни стремился к этому. Даже если он будет бросаться под поезд по десять раз в день.
В своё время Гольбах писал: «Пусть в пылу спора, настаивая на своём, он (сторонник свободы воли) спросит меня: не властен ли я над собою настолько, чтобы выброситься из окошка? Я отвечу отрицательно: пока он в своём разуме, нет основания думать, чтобы желание доказать мне свою свободу стало достаточно сильным мотивом и заставило его пожертвовать жизнью; если же, тем не менее, мой собеседник, желая доказать мне, что он свободен, выбросился бы из окошка, то я не заключил бы на основании этого, что он поступил свободно, а лишь то, что необузданность его темперамента довела его до этого безумного шага. Помешательство зависит от разгорячённого состояния крови, но совсем не от воли. Фанатику или герою так же свойственно бравировать смертью, как флегматику или трусу избегать её» («Система природы»).
Свободу, конечно, нельзя доказать даже выпрыгивая из окошка. Но точно так же её нельзя ничем и опровергнуть. В свободу можно верить или не верить, но прыгать из окошка всё-таки логичнее не стороннику свободы воли, а стороннику фатума. Ведь это с позиций предопределённости всех событий человек не рискует ничем, убивая себя, а с позиций свободы воли он, наоборот, совершает никак не согласующийся с его верой поступок.
-----оОо-----
Но если детерминизм не наука, то имеет ли он отношение к науке? Думается, что имеет. Наука фиксирует из всей полноты бытия, т.е. из сочетания явлений свободных с несвободными, лишь последние или связанные по преимуществу с последними. И не интересуется явлениями иного порядка. Точнее, она к ним так же не чувствительна, как глаза не чувствительны к музыке, а математика к обонянию. Из явлений свободных нельзя вывести ни какого-либо закона, ни какой-либо закономерности в виде графика и таблицы. А задача науки как раз в том и заключается, чтобы искать и находить законы, составлять таблицы и рисовать графики. Таким образом, достаточно поверить тому, что кроме действительности, открываемой наукой, нет никакой другой, - и мы придём к детерминизму со всеми вытекающими последствиями. Детерминизм, таким образом, это следствие незаконного распространения выводов науки на всю полноту бытия. Наука, сузившая весь мир до сферы своей компетенции, перестаёт быть наукой и становится псевдо-наукой. Она приходит к самоотрицанию и, как скорпион, жалит себя. Чтобы избежать этого, наука должна допускать в качестве своего жизненного центра иную действительность, нежели открываемая самой наукой. Она должна признавать разум, непостижимый и потому таинственный для самого себя. Таинственный разум, изучающий и осмысливающий несвободный мир. Загадочный разум, который является разумом лишь в той мере, в какой он свободен от детерминированного мира.
Конечно, можно быть детерминистом и не будучи материалистом. Но нельзя быть материалистом и верить при этом в свободу. Свобода никак не выводима из материи. Поэтому те философы-материалисты, которые признают реальность свободы, грешат против сути своих взглядов. Они допускают внутреннее противоречие. Обычно они ссылаются на “диалектику” и говорят, что эта особа как раз и превращает царство необходимости в царство свободы. Или, по крайней мере, в его начаток. Но каким образом она совершает столь изумительный переворот в мироздании – об этом умалчивают. Диалектика, в марксистском её понимании, выполняет роль некого божества, хотя и не всемогущего, но способного тем не менее творить чудеса, без которых даже материализм, оказывается, обойтись не может. И которые вынужден признавать не явно, уверяя, будто в них нет ничего чудесного. Диалектические “скачки”, в результате которых мир несвободный обретает свободу, материя производит дух, неживое становится живым и даже разумным и нравственным, заключают в себе нечто непостижимое обыкновенным человеческим рассудком. Здесь в самой материи исподтишка утверждается чудотворное начало.
-----оОо-----
Сущность свободы не может быть понята нашим разумом. Ибо его функция исследовать причинную связь явлений, т.е. искать и находить то, чего нет и не может быть в свободе по самой её природе. Но, тем не менее, мы всё-таки знаем свободу, знаем её всем своим существом – не по глубинной её сути, а по тому светлому сиянию, которым она окружена для нас. Мы инстинктивно верим в её реальность и знаем её как условие нашей личности, как условие разумности мира, в котором живём. Но где гарантия того, что наше знание не иллюзия?
Всё, что можно сказать о природе свободы, это то, что она есть творчество из ничего. А творчество из ничего непостижимо нашим рассудком. А на рассудок мы опираемся,когда рассуждаем о жизни. Поэтому и проваливаемся, когда стараемся примирить непосредственное чувство свободы, которое в нас есть и которым мы живы, с рассудком, не понимающим и потому отрицающим её. Нелепо верить в творчество из ничего, но ещё нелепее не верить в него, потому что этим неверием разум сам перечёркивает себя.
Каков же вывод?
Рассудочный путь к истине закрыт. Его сторожит абсурд. Или, точнее, этот рассудочный путь недостаточен. Он должен быть пройден и осознан как недостаточный. Нужен другой способ постижения истины. Нужна В Е Р А, чтобы подняться над абсурдом к солнцу истины. ВЕРУЮ, ПОТОМУ ЧТО АБСУРДНО, - сказал Тертуллиан. Это значит, что печать абсурда должна лежать на том, во что веруют, знаком бессилия нашего низшего земного рассудка понять нечто превосходящее его. Если бы наша вера соответствовала полностью нашему рассудку, то это был бы верный признак её ложности. Подлинный разум и ползающий по земле рассудок разные вещи, хотя нас приучили думать, будто они одно и то же. Истина должна быть абсурдной, она не должна подчиняться рассудку, она должна шокировать здравый смысл своей необъятностью.
1966 - 1969 гг.
