О ЧЁМ ПОМАЛКИВАЮТ ЯЗЫЧНИКИ
Уважаемая Наталья Геннадьевна!
Ваша статья, в её антихристианской части, изумила меня, потому что я знал Вас до этого христианкой. К ней и писалось моё «Письмо к русской учительнице». И вдруг такая метаморфоза, понять которую я не могу. Боюсь, что несогласие в самой основе понимания мира – а религия как раз и является такой основой – сделает наш разговор, что называется, диалогом глухих. Ибо глухая стена непонимания возникает всегда, когда представители разных религий (или идеологий) пытаются доказать друг другу свою правду. Они говорят, по существу, на разных языках. И поэтому самые, казалосьбы, неотразимые аргументы не производят особого впечатления на другую сторону.
Но, несмотря на вероятность такой перспективы, попробуем объясниться. А вдруг?.. Как говорится, попытка не пытка.
-----оОо-----
Вы считаете, что причина всех русских бед не в недостатке христианизации Руси, а, наоборот, в самой её христианизации. Но если так, если христианство есть ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ принявших его народов, то чем объяснить наши поражения до Крещения? Чем объяснить, например, аварское иго, сообщая о котором франкский летописец писал, что авары приходили к славянам ежегодно, брали их жён и детей и собирали с них дань. Русский же летописец иллюстрировал это иго такой выразительной картиной: если обрин хотел куда поехать, то не запрягал коня, а запрягал славянских женщин. Но в нашем языческом прошлом было и данничество иудеям, поработившим языческую Хазарию. Было вытеснение славян с огромных территорий, принадлежащих ныне Австрии и Германии. Было и многое другое, что никак не соответствует мифу о процветании славян до их Крещения. Одни только хронические раздоры славян чего стоили. Которые обессиливали их и делали жертвам хищных соседей.
Если следовать Вашей логике, по которой всё происходящее с народом зависит от его религии (а не от его идеологии, т.е. всей совокупности работающих в его жизни идей, являющихся продуктом не только его религии, но и его характера, исторических и географических обстоятельстьв и т.д.), то получится, что первопричиной наших бед было вовсе не христианство, а та религия, которую Вы так хвалите. Т.е. язычество. Это же при его полном господстве происходило всё вышеназваное. Мало того. Это при его полном господстве сами язычники, сравнивая свою религию с христианской, всё чаще выбирали христианство. Если бы этого свободного обращения в христианство не было, если бы число христиан из язычников не росло постоянно и не выросло в значительную силу, то не на кого было бы опираться в таком грандиозном деле, как крещение восточных славян.
Вот этот факт, по здравом его осмыслении, как раз и следует признать ГЛАВНОЙ ПРИЧИНОЙ Крещения Руси. Не столько волю русского князя, сколько процесс независимой от политической власти христианизации восточных славян. Аналогичный по своей сути тому процессу, который совершался в Римской империи до того, как христианство стало в ней государственной религией. Если бы этого процесса не было, то святой Владимир (роль которого в христианизации Руси была несомненно огромной) был бы бессилен христианизировать Русь. Этот процесс буквально подпирал правителей и вынуждал их поначалу бороться с ним, затем задуматься о происходящем и, наконец, подчиниться ему. И, подчинившись, форсировать его, чтобы обеспечить религиозное единство Руси.
Однако признать подлинный характер Крещения Руси было неудобно по той причине, что в ходе христианизации сохранялась старая языческая вера в князя как вождя не только военного и политического, но и религиозного. Чтобы не уронить авторитет князя и дать религиозную, т.е. языческую, санкцию новой вере, следовало приписать ему одному и почин в этом деле, и всю связанную с ним славу. А последующие правители были заинтересованы в сохранении этой славы, поскольку она усиливала их собственный авторитет как сородичей и преемников св. Владимира. Да и авторитет самой монархической идеи. В дальнейшем такое объяснение Крещения Руси устроило и советских марксистов. Оно позволило им обойти суть дела и представить христианизацию Руси результатом классовой политики правителей-феодалов.
Но, справедливости ради, надо сказать, что была не только религиозная причина Крещения Руси. Была и политическая причина, которая накладывалась на чисто религиозную, и они обе усиливали друг друга. Но эта политическая причина не имела ничего общего с марксистской фальсификацией. Дело в том, что Крещение Руси было логическим продолжением предприятия, начатого призванием князей. Которые создали государство непрочное, опиравшееся на племена, сохранявшие свою особость и склонность к сепаратизму. Переплавить их в единый народ на основе синтеза племенных религий или какой-нибудь одной из них не удалось по той же причине, по какой новгородские племена не сумели одолеть своей розни и были вынуждены искать объединяющего начала на стороне. Если с нынешней точки зрения различия между племенными религиями славян могут показаться несущественными, то для тогдашних славян это было не так. С этими различиями связывались местные инетересы, длянас уже непонятные и, видимо, непримиримые на местной почве. Примирить или даже смирить их могла только новая и далеко превосходящая их по своему духовному строю религия, которая, при всей её новизне, отвечала бы глубинному складу славян. Ситуация в их религиозной жизни была, таким образом, подобной ситуации в политической их жизни. По аналогии с призванием князей требовалось «призвание» новой религии. В силу чего племенные религии были обречены независимо от того, какая именно новая религия утвердилась бы на их месте.
Но!.. если бы их сменила внутренне чуждая славянам религия, то она не привилась бы на славянском древе. При первой же политической смуте (а в домонгольский период усобиц было достаточно) они избавились бы от неё в самую первую очередь. Вот почему киевским старейшинам было о чём подумать перед тем, как решиться на Крещение. Ибо они были не только богоискателями, но и государственными мужами, обязанными предвидеть последствия своего выбора. Однако продолжающееся умножение числа христиан из язычников подсказывало им, какая религия больше всего отвечала глубинному славянскому складу.
Как показал дальнейший ход истории, политическая система, с которой началось образовавние русского народа, сравнительно быстро исчерпала свои положительные возможности и стала обнаруживать свои пороки чем дальше тем больше. Вместо того, чтобы культивировать русское единство, она стала его раздирать в княжеских усобицах, имевших ту же языческую природу (похоти личной власти и личных материальных стяжаний, которые помрачали сознание). Поэтому и была сметена хорошо организованными монголами. Но знаменательно, что христианство при этом не только не рухнуло, а, наоборот, стало духовной опорой русского народа и знаком его единства. Монголы, как известно, покровительствовали любой религии и потому охотно, будучи сами язычниками, взяли бы под своё покровительство наше язычество, если бы оно оказалось востребованным русским народом. Но попыток вернуться к нему уже не было.
Государственная необходимость Крещения, о которой у нас пошла речь, как раз и объясняет, почему оно,будучи добровольным в своей основе, сопровождалось насилием, подобным насилию повивальной бабки. Это насилие исходило не от христианской религии, а от природы государственной власти. Государство не может осуществлять свои задачи одними лишь рассуждениями о должном и призывами к нему. Оно сочетает метод убеждения с методом принуждения в разумных пределах. В чём это принуждение выразилось в ходе Крещения? В том, что в городах, этих центрах политической жизни, сносились языческие капища, а на их месте строились христианские храмы и заводились школы. Кроме того, язычникам было объявлено, что отказывающиеся креститься будут рассматриваться как недруги князя. Тем самым им предлагалось очистить общественную жизнь от своего присутствия и удалиться в провинции, чтобы там на досуге подумать о том, какая религия лучше. Эта дискриминация по религиозному принципу была в условиях того времени абсолютно оправданной. Во-первых, потому, что здесь насилие совершалось по отношению к насильникам, которые признавали чужую свободу только тогда, когда опасались возмездия за покушение на неё. В иных же случаях грабили, полонили и убивали без малейшего сомнения в том, что проявляют своё молодечество. Так, например, воины Святослава в 971 году, после битвы при Доростоле, принесли в жертву своим богам не только пленных, но и жён. Хуже того. Они принесли в жертву своим богам невинных младенцев. А в 983 году киевские язычники решили принести в жертву Перуну христианского юношу. Когда отец этого юноши отказался отдать им сына, они убили того и другого. Вот это и есть справедливость по-язычески. Её надо всегда иметь в виду, имея дело с язычниками. Чтобы не принимать всерьёз их лицемерного возмущения насилием христиан. Если бы они действительно любили справедливость, то вспомнили бы собственные преступления и успокоились. Поняли бы, что государство применило против язычников их собственную практику, которая была в то время обычной. И даже смягчило её, не прибегнув к крайним мерам, на которые сами язычники были горазды. Это, повторяю, во-первых. А во-вторых, действовать так, как оно действовало, государство было обязано, чтобы предотвратить политизацию языческой оппозиции и, как следствие, двоевластие с последующей войной на религиозной почве. Которая привела бы к жертвам неизмеримо большим, чем те, что стали следствием твёрдой государственной политики. Такая внутренняя война могла бы стать войной «перманентной» и так ослабить славян, что хищные их соседи стали бы их господами.
Итак, насилие по отношению к язычникам в ходе христианизации Руси было, но оно не имело того зверского характера, которым отличались насилия языческие. Оно выражалось в том, что язычники, особенно знатные, утрачивали политические права и разгонялись по лесам и весям. Но принуждения их к вере под страхом смерти не было. Не было ничего даже отдалённо напоминающего ни ритуальных убийств христиан язычниками-славянами, ни того, что творилось в течение трёх веков в языческом Риме, где христиан за их верность Христу пытали до смерти, перепиливали пилами, рубили им головы, распинали на крестах, устраивали живые факелы, травили хищными зверями на потеху языческой публике. Именно тем, что государство не вводило новую религию «огнём и мечом» (что было бы невозможно просто физически, не говоря уж о том, что неизбежно спровоцировало бы массовое вооружённое сопротивление), но ограничилось указанными выше мерами и предоставило её дальнейшее распространение времени и усилиям христианских проповедников, как раз и объясняется растянутость христианизации на столетия и её неполнота. Христианство усваивалось лишь в той мере, в какой люди были готовы к этому.
Что в ходе Крещения могли быть отдельные уклонения от этого правила, это бесспорно. Иначе и быть не могло, учитывая гигантские масштабы происходившего. А также то обстоятельство, что с обеих сторон противостояли друг другу далеко не безгрешные люди. Христианство распространяли вчерашние язычники, которые не могли избавиться полностью от привычных ухваток и представлений. Теперь уже невозможно сказать, как много было эксцессов в ходе Крещения и какая сторона их больше провоцировала. Языческая сторона была агрессивынее по своему религиозному складу, христианская – по своей связи с властной природой государства. Если судить по летописному рассказу о событиях в Новгороде, то явными провокаторами были язычники. Это они поклялись не допустить в город законых представителей власти, вышли против них с оружием в руках, разграбили дом Добрыни, «избили» его жену и родственников, а затем разметали христианскую церковь. После чего представители власти стали бы всеобщим посмешищем, если бы не применили против бунтовщиков силу. Вот что скрывалось за словами о том, что новгородцы были крещены «огнём и мечом». В этих словах не было осуждения действий властей. Этими словами кололи глаза новгородцам, напоминая им былое их неразумие.
Спекулировать на такого рода инцидентах и раздувать значение преступлений со стороны христиан (если такие преступления были) это то же самое, что раздувать значение отдельных преступлений советских солдат в ходе Великой Отечественной войны. Ясно, что такие преступления были всего лишь сопутствующим элементом всякой большой войны и что для наших солдат они были как раз наименее характерны. Раздувать их значение с целью запачкать подлинный характер войны могут лишь очень недобросовестные или вконец замороченные люди. Но то же самое надо сказать о старающихся оклеветать подлинный характер Крещения. Их усилия -–то же самое, что попытки оплевать небо.
-----оОо-----
К сказанному добавлю, что христианизация нашего народа, при всей её неполноте, очистила нашу землю от такой скверны, как узаконенные человеческие жертвоприношения. О них помалкивают современные язычники, делающие вид, будто их не было или они не имеют отношения к сути язычества. Но вот что пишет современный нам автор: «Принесение в жертву ребёнка, особенно младенца, явление распространённое в языческом обществе, в том числе и славянском... Русы-язычники верили, что тело убитого возвращает земле ту жизненную силу, которая была в нём. Эта сила передаётся живым. Но сколь же многой жизненной силой – ещё не растраченной – обладает тело новорожденного. Ведь он как бы и не вступил ещё окончательно в мир взрослых людей... Рассказывают, например, что легендарный скандинавский конунг Аун продлевал свою жизнь, принося в жертву богу Одину своих собственных сыновей и отбирая таким образом их жизненную силу. Для общины в целом такой жертвой могло стать любое дитя. Да и в русских поверьях кровь младенцев наделялась особой сверхъестественной силой. О кровавом обычае «детарезанья от первенец» упоминает древнерусское «Слово святого Григория... о том, како первое погани сущие языки кланялись идолам и требы им клали»» (А.Ю.Карпов «Владимир Святой», М. 1997, с.143 – 144).
О человеческих жертвоприношениях, - пишет этот автор, - «было известно давно – из летописей и церковных поучений Х1-Х1У веков, направленных на искоренение языческих культов. Археологические же разыскания последних лет показали, что обвинения, содержавшиеся в этих поучениях,- вовсе не полемические преувеличения христианских проповедников; они отражали реальную практику древнерусских жрецов. Многочисленные останки людей, принесённых в жертву, найдены в языческих святилищах на реке Збруч в Прикарпатье, исследованных совсем недавно, в 1982-89 годах... Удивительно, но святилища эти действовали и жертвы приносились вплоть до середины – второй половины Х111 века» (там же, с. 142-143).
В жертву богам приносились, конечно, не только младенцы. После побед над иноплеменниками были обычными жертвоприношения пленными. Убивали и соплеменников, когда по жребию, а когда по выбору жреца. Арабский писатель ибн Русте писал о знахарях-русах: «Случается, что они приказывают принести в жертву творцу их тем, что они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно. Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему на шею петлю, вешает на бревно и ждёт, пока она не задохнётся, и говорит, что это жертва богу» (А.П.Новосельцев «Восточные источники», М. 1965, с.398).
Учащение человеческих жертвоприношений после 988г. (А.Ю.Карпов, там же, с.142) объясняется, на мой взгляд, не только ожесточением терпевшего поражения язычества,но и тем ещё обстоятельством, что в христианство обращалась лучшая часть язычников, поэтому в язычестве концентрировалась худшая их часть, которая культивировала худшие обычаи и выпадала со временем в осадок в виде ведьм, колдунова, вампиров и т.д.
Как Вы считаете, Наталья Геннадьевна, правильно сделали наши предки, ставшие христианами, запретитв детоубийства? Или правы были языческие жрецы, защищавшие этот древний обычай?.. Которые защищали ,возможно, не столько древность, сколько свои кастовые интересы. Ведь с наступлением христианства они оказывались не у дел. Их положение было отчаянным. И поэтому они не могли не мутить тех, кто ещё оставался под их влиянием. А таковых было, повидимому, не мало. Но Вы, похоже, не задумались об этой жреческой закваске “народных” (по Вашим словам) бунтов. Как и о том, что на стороне подавлявших эти жреческие бунты был весь русский народ. Которого никогда не было на языческой основе и который только рождался в ходе христианизации восточно-славянских племён.
В связи с чем замечу, что никакого “двоеверия” в русском народе (в том смысле, который вкладываете в это слово Вы) на самом деле тоже никогда не было. Вы понимаете это слово таким образом, что будто бы после Крещения в нашем народе сосуществовали почти на равных две разные веры. Или даже хуже того: будто христианизация была поверхностной, не затронувшей подлинных глубин народного духа, которые остались-де целиком языческими. Но это грубое заблуждение. Суть дела в том, что, став христианами, бывшие язычники сохранили только о с т а т к и прежней веры, которые окрасились уже новым мирочувствием. Если после Крещения сохранялась вера в леших и домовых, если на Масленице ели блины, а на Троице прыгали через костры, то это не значит, что прежнее мировоззрение лишь потеснилось в русских людях, а не рухнуло в своей основе. Эти люди были в религиозном отношении уже новыми людьми. Они уже знали истинного Бога. И поэтому не могли приносить в жертву идолам людей. Об этом уже не было и не могло быть речи.
-----оОо-----
Как и о том, чтобы вернуться к многожёнству, которое было в языческие времена повсеместным. Вот какую черту языческой культуры Вы проглядели, Наталья Геннадьевна. Слона-то, как говорится, и не приметили. А если б увидели этого “слона”, то, может быть, призадумались бы о том, стоит ли нам возрождать языческую культуру во всём её прежнем блеске. Или благословить разрушения в ней, так человечно сделанные христианами.
Арабский посол ибн Фадлан (Х век), пиша о “царе русов”, сообщил такую подробность. Его соитие с наложницами происходило в присутствии его сподвижников. “Чем, - комментирует это сообщение историк, - удостоверялась физическая сила царя и, следовательно, его способность дать управляемому им народу благоденствие” (И.Я.Фроянов “Рабство и данничество у восточных славян”, СПб, 1996, с. 94). Многожёнство, стало быть, было не только следствием необузданного сластолюбия язычников и не только престижным обстоятельством в их глазах. Оно имело ещё и магическую подлоплеку. Если ты князь, то будь любезен, нравится тебе или нет, покрывать как можно больше женщин. Соревноваться по этой части с другими, доказывая, что именно через тебя боги привлекают силы природы к твоему племени самым наилучшим образом. “Общение со множеством наложниц, - говорит И.Я.Фроянов, - это вменяемая в обязаность обычаем тяжёлая работа, подтверждавшая право царя и князя на власть. По опыту различных древних народов известно, что именно наложницы-жёны первыми оповещали о наступающей слабости правителя, подводя роковую черту под его карьеру” (там же, с. 95).
Недопустимость многожёнства, с христианской точки зрения, объясняется тем, что жена ниже своего мужа только по своей роли в организации жизни (она создана Богом как помощница мужу, а не как равная ему в этом деле). Но по своей человеческой ценности она не умалена перед ним. Здесь неравенство внешнее сочетается с равенством внутренним и является условием брачного единства, невозможного без иерархии. Подобным же образом дети функционально ниже своих родителей, но при этом никак не ниже их по своей ценности. Родители, как правило, отдают им лучшие кусочки и, при случае, жертвуют собою ради них. Но это у нас, т.е. в мире, уже посещённом Христом. А в мире языческом было допустимо приносить своих детей в жертву богам-людоедам. И женщин тоже, как слабейших, было принято приносить в жертву. Но не столько богам, сколько в жертву эгоизму мужей, который роднил их с павианами.
В многожёнстве есть надмение мужской природы над женской, которое противоположно любви. Противоположно любви и разнузданное сластолюбие, потому что истинная любовь возвышается над сластолюбием и обуздывает его. А без любви с её высокими глаголами не может быть подлинного брака. Поэтому в браках языческих жена мало чем отличалась от наложницы. Муж видел в ней не доверенную ему Богом половину себя самого, а своё имущество, которое можно умножить. И это мужское надмение было узаконено язычеством, стало оправданным в глазах самих язычниц. Но... глубины человеческие не обманешь. Они знают, что Бог создал для Адама не множество гурий, а только одну бесценную Еву. И поэтому в женских глубинах должно было таиться понимание своего унижения. Понимание, которое должно было сказываться невольно в поведении жён. Они должны были не только соперничать в ублажении своего господина, но и, при случае, мстить ему за своё унижение. Или замыкаться в себе. Лицемерить. Лентяйничать. И даже заглядываться на посторонних.
Одним из лекарств против этой женской испорченности было, думается, ритуальное убийство жены на похоронах мужа. Оно максимально связывало женскую судьбу с благополучием мужа. Апологеты язычества, пытаясь оправдать этот обычай, клянутся, что будто бы жёны-язычницы так любили своих мужей, что добровольно лишали себя жизни, лишь бы не расставаться с ними за гробом. Но эти апологеты не объясняют, каким это образом многожёнство так способствовало односторонней женской любви (смерть жены, разумеется, не влекла за собою ритуальной смерти мужа). Кроме того, адвокаты язычества умалчивают о том, что из возможности добровольных самоубийств жён никак не следует, будто жена могла избежать смерти на похоронах мужа. Это был её долг перед ним и перед обществом. Отказываясь от “соумирания”, она позорила не только себя, но и своих детей, своих родителей и других ближайших своих родственников. Её смерти, как и смерти любимых рабов и любимых животных, требовал обычай. Она должна была быть похороненной в могиле мужа вместе с его оружием, доспехами, посудой и другим имуществом.
Если вдуматься в её положение, то придётся признать, что её убийство на похоронах мужа имело не столько добровольный, сколько добровольно-принудительный характер. Видимость добровольности требовалась этикетом. Она была обязана продемонстрировать свою любовь к мужу своим желанием умереть. А другие жёны (которых, экономя, оставляли в живых) были обязаны продемонстрировать свою досаду на то, что выбор пал не на них. И они демонстрировали её, но жизни себя при этом не лишали.
Если бы жена отказалась от “соумирания”, обществу не оставалось бы ничего другого, как наказать её за это. И преподать на её примере урок другим жёнам. Не хочешь по доброй воле следовать за своим мужем – похороним тебя живой вместе с ним в могильном срубе. Или сожжём заживо на погребальном костре (о таких случаях упоминают ибн Даста и Массуди). “Суровость обычая, - писал А.А.Котляревский, - смягчалась РЕЛИГИОЗНЫМ ВЕРОВАНИЕМ, что только вслед за мужем – жена, только вслед за господином – рабы могут войти в обитель блаженных... Жёны и рабы сожигались живыми на кострах... с известными религиозными причитаниями; из них Массуди приводит следующее: “мы сожигаем их на этом свете, за то они не будут сожжены на том”. Если дать этому выражению цену достоверности и не принять его за случайное и незначительное, то, кажется, в нём можно видеть намёк на языческое понятие о том, что некоторых людей, например, жену, непоследовавшую за мужем, рабов – за своим господином, ожидала в загробном мире казнь ПЕКЛА” (“О погребальных обычаях языческих славян”, М. 1868, с. 61-62).
Как видите, Наталья Геннадьевна, женщин и рабов обкладывали со всех сторон, помогая им верно служить своему господину. Уже цитированный выше ибн Фадлан писал, что жена перед её убийством была сильно пьяна. Повидимому, жертву накачивали предварительно одуряющими напитками и, возможно, окуривали одуряющими травами, чтобы смягчить шок и ослабить её способность сопротивляться. Заключительные действия, как их описывает ибн Фадлан, свидетельствуют, что физическое насилие имело место. “Я видел её, - писал он, - в нерешительности, она изменилась. Не известно, желала ли она войти в палатку. Она просунула туда голову. Старуха взяла её за голову, ввела её в палатку и сама вошла за ней. Мужчины стали стучать по щитам палицамии для того, вероятно, чтобы не слышно было её криков, чтобы это не устрашило других девушек, готовых также умереть со своими господами... В палатку вошло шесть человек и простёрли девушку о-бок с её господином; двое схватили её за ноги и двое за руки, старуха-ангел смерти обвила ей вокруг шеи верёвку, за конец которой взялись остальные двое мужчин. Старуха-ведьма, ангел смерти, подошла с большим ширококлинным ножом и начала вонзать его между рёбер жертвы, а двое мужчин тянули концы за верёвку и душили девушку, пока не умерла” (А.Нечволодов “Сказания о Русской земле”, 1991. Т.1, с. 75).
-----оОо-----
Представляете, какими вышколенными были жёны у этих язычников?.. Даже умирали вместе с мужами. Европейцы, наблюдавшие жизнь язычников Океании, Африки и Америки, отмечали, что весь физический труд, за исключением войн и охоты, был достоянием прекрасного пола. И такое положение вещей, при всём его свинстве, было по-своему разумным. Постоянный труд не оставляли жёнам времени на злодейства. Обуздание женщин и молодёжи освобождало мужские силы для главного дела – организации племени и военной его защиты. А дай этим бабам волю – разнесут в клочья любой порядок. И некогда будет воевать с врагами. Собственные хижины зашатаются от внутрисемейных разборок. Да что там хижины... Нет, что ни говорите, Наталья Геннадьевна, а в порабощении женщин было много здравого смысла.
Как, впрочем, и в человеческих жертвоприношениях. Наши предки не были такими законченными идиотами, чтобы без всякой пользы для себя убивать людей и животных. А если убивали, то, значит, в этом была польза. Они чувствовали, что жертвоприношения дают им силу. И чувствовали не мечтательно, а осязательно, как это бывает, когда пьющий вино чувствует опьянение. Но кровь, по словам её пивших, сильнее вина. Она делает душу мужественной. А для воина это главное. Как рассказывал, делясь своим опытом, один вампир: “мучился очень, да товарищ научил выпить стакан крови... Выпил – сердце каменным стало”. И среди американских индейцев самыми мужественными были племена людоедов. А среди людоедов – карибы, истязавшие пленников перед тем, как их съесть. Они вытачивали таким образом их силу полностью, присваивая её себе.
Вот что такое культ силы. Он требует жертв. Он так или иначе связан с вампиризмом. Сказать, что Бог не в силе, а в правде, язычники не могли. Эти слова взарвали бы их миропорнимание. В котором сила как раз и стала их правдой. В силе была их честь, их красота. И если были из этого правила исключения, то на то они и исключения. Если не можешь сам стать сильнее всех, то примыкай к сильнейшим, чтобы вместе с ними побеждать и делить добычу. А кто сильнее богов, повелевающим даже силам природы?.. Им и служи. Не из каких-то там эстетических или иных возвышенных соображений. А из самых простых и суровых. Из тех же самых, из каких проститутка верна сутенёру. А не будет верна – будет избита и ограблена им. Нет, куда лучше жертвовать ему из своих доходов. А за это иметь от него и любовь, и защиту.
Руководствуясь этой же языческой логикой, тянутся к сильным мира сего не только одни проститутки. Ради лучшего места под солнцем. Чтобы завоевать его, приходится думать не о Боге, а о более серьёзных вещах. Которые лишь впоследствии оказываются тленом и суетою, а поначалу пленяют так, что человек закрывает глаза на всё остальное. И не хочет видеть, кому он служит. В том-то и сила язычества, что оно потакает низшим началам, разрушающим душу.
Язычники знали о том, что жертвенная кровь животных была только суррогатом человеческой крови. Хотя, возможно, предпочитали об этом не думать. Но в трудные времена понимали: их богам нужна полноценная пища, и поили их человеческой кровью. Египетские жрецы даже клеймили жертвенное животное печатью, на которой был изображён человек на коленях со связанными за спиной руками и с мечом, приставленным к горлу.
-----оОо-----
Но если человеческая кровь так полезна (а как лечебное средство её рекомендует даже Талмуд), если она даёт такие силы, то, спрашивается, почему же карибы не заразили своим лоюдоедством всё человечество? Если боги восточных славян так помогали им, то почему же язычники не устояли против русских христиан, этой помощи от идолов не имевших?
Напрашивается мысль, что в силе, которую получали от своих богов язычники, было какое-то тайное бессилие. Что эта сила имела наркотический характер. Наркотики тоже дают людям многое, но только временно и за счёт внутреннего разрушения. В наркотиках есть нечто общее с золотом, полученным от нечистой силы. Оно оказывается в конце концов черепками, а человек, польстившийся на него, сходит, как правило, с ума. Если в кровавых жертвоприношениях была такаянаркотическая сила, которая обманывала язычников (а наш Господь сказал о дьяволе, что он обманщик и человекоубийца), то можно понять, почему они так верили в своих истуканов. За этими истуканами скрывались, как ныне за денежными купюрами, вполне реальные силы. И наркотическая сила крови, и закулисная сила духов зла, использовавших человеческие слабости для укрепления своей власти над человеком.
------оОо-----
В докладе, прочитанном в 1913 г., проф. Т.И.Буткевич сказал: «Не много дошло до нашего времени древних исторических памятников, на основании которых мы могли бы составить себе верное и обстоятельное представление о верованиях... древних народов; но и того материала, которым мы располагаем, вполне достаточно дляутверждения, что в жертву богам приносили людей древние индийцы, персы, сирийцы, финикияне, египтяне, арабы, карфагеняне, эфиопляне, греки, римляне, кельты, германцы, славяне, скандинавы, скифы и другие... Персидский царь Ксеркс, собираясь в поход против греков, как известно, принёс в жертву богам сына своего друга и союзника, лидийского царя Пифия; а о супруге его Аместриде Геродот рассказывает, что, в благодарность подземным богам, она приказала зарыть живыми в землю четырнадцать персидских юношей... По свидетельству Страбона, сирийцы имели обыкновение раскармливать особыми сытными блюдами рабов, служивших при капище, и затем умерщвляли их в честь того или другого божества. В Лаодикии ежегодно приносили в жертву Палладе или Астарте невинную и красивую девушку... По словам Лукиана, в Иераполе, в Сирии, было в обычае приносить детей в жертву богине Астарте. Что финикияне умерщвляли грудных младенцев для умилостивления своего бога Ваала или Молоха, это факт общеизвестный, засвидетельствованный многими древними писателями... Но, кроме того, в Библосе были приносимы в жертву Адонису красивые белокурые мальчики, а по словам Евсевия, финикияне ежегодно умерщвляли своих «единородных» сыновей в честь Сатурна... Имея намерение совершить что-либо важное, они всегда обрекали своих детей на заклание... Карфагеняне, по словмм Иустина, более других язычников были уверены в том, что самою угодною и наиболее умилостивительною жертвою богам было умерщвление невинных младенцев, причём матерям строжайше было запрещено оплакивать своих детей; напротив, во время самого приношения их в жертву они должны были неистово плясать под оглушительные звуки грубых музыкальных инструментов... По свидетельству Плутарха, жестокость этого культа была несколько смягчена тем, что богатые женщины могли заменять собственных детей чужими, купленными у жрецов, которые приобретали их на рынках и особенным образом подкармливали для жертвоприношений... Геродот, Аполлодор, Манеф, Порфирий и Плутарх уверяют, что культ приношения людей в жертву богам у египтян так же был широко распространён, как и у карфагенян... Жители Гелиополиса также имели обычай ежедневно приносить в своём храме в жертву богам трёх человек. Кроме того, один раз в год, раннею весною, египтяне бросали в Нил какую-либо молодую и красивую рабыню, прося Изиду о даровании им обильного урожая в Нильской долине. В этом отношении они отличались от других языческих народов тем, что не только приносили людей в жертву своим богам, но и ели их мясо, и пили их кровь, приписывая этой ужасной пище какое-то мистическое и в частности – целебное значение... Арабы в особенности старались умилостивлять своего бога Гобала или Оротала. Его изваяние стояло на священном камне Каабе... Ороталу древние арабы приносили в жертву людей на седьмой день каждой недели... Было в обычае у арабов приносить в жертву богам и красивых целомудренных девиц. Крови такого рода жертв они приписывали магическую целебную силу... Что касается греков, то и у них, несмотря на высокую культуру, не были редкостью человеческие жертвоприношения, хотя и были они распространены преимущественно среди островитян. Впрочем, Минотавру сами афиняне, в день каждого нового года, приноситли в жертву семерых юношей и семерых дев, которых они торжественно приводили к идолу и побивали перед ним дубинами... На острове Крите, где будто бы находилась могила Зевса, человеческие жертвоприношения были наиболее употребительными. Здесь приносили в жертву богам каждого чужеземца, случайно попавшего на берег, причём с его спины сдирали кожу, чтобы извлечь из тела всю кровь, которой приписывали особую искупительную силу и которую критяне пили с жадностию... Лесбосцы приносили людей в жертву богу своему Дионису. То же делали, по свидетельству Порфирия, хиосцы и тенедосцы. На острове Лемносе было в обычае умерщвлять в честь Паллады девиц - дочерей туземцев и невольниц. Эолийцы считали наиболее угодною богам жертвою заклание новорожденных младенцев... Таврическая Артемида представляется особенно кровожалною богинею: пред её истуканом ежедневно приносили в жертву одного мужчину, преимущественно из чужестранцев... Кровь такой жертвы вливали в особую чашу и, смешав её с водою, употребляли, как величайшую святыню. Почти такой же возмутительный культ установили у себя и жители Делоса в честь богини Дианы. Они сделали её идола в виде громадной железной девы с печью внутри; и на раскалённых руках этого истукана, как и Молоха, были сожигаемы грудные младенцы... Подобно всем языческим народам,греки совершалим человеческие жертвоприношения в особенности перед сражениями, когда в опасности находилось отечество. В этих случаях цари и полководцы не щадили своих собственных сыновей и дочерей и нередко собственноручно умерщвляли их для умилостивления богов. Таких жертв по большей части требовали и оракулы...» (Т.И.Буткевич «О смысле и значении кровавых жертвоприношений», журнал «Вера и Разум», Харьков, 1913г., № 21).
А вот что пишет известный автор книги “Поэтические воззрения славян на природу”, А.Н.Афанасьев: “Наравне с другими народами: греками, римлянами, скифами, германцами и литовцами, славяне приносили и человеческие жертвы. “Привожаху сыны своя и дщери, говорит Нестор, и жряху бесом”... Митрополит Илларион (Х1 век), противополагая водворённое св.Владимиром христианство старому язычеству, замечает: “Уже не идолослужители зовёмся – христианами... уже не закалаем бесом друг друга, но Христос за ны закалаем бывает”. У поляков, по словам Длугоша, в жертву богам приносились люди, взятые в плен на войне. О прибалтийских славянах говорит Дитмар: “страшный гнев богов смягчается кровью людей и животных”, и Гельмольд, по свидетельству которого в жертву приносили христиан, и кровь их, как врагов народной славянской религии, была особенно приятна и усладительна для богов; выбор лиц, предаваемых закланию, определялся жребием. Святовиту такая жертва была приносима ежегодно, и обряд совершался жрецом. Гельмольд, Адам Бременский и др. немецкие летописцы приводят несколько случаев принесения человеческих жертв славянами.
Всматриваясь в приведённые свидетельства, мы выводим следующие заключения: во-первых, в жертву богам приносились пленники. То же встречаем и у других народов. У скифов, говорит Геродот, во время важных народных празднеств были избираемы на жертвенное заклание не только животные, но и люди, обыкновенно пленники; некоторая часть крови убитого примешивалась к яствам, изготавливаемым для религиозного пиршества, почему греческие историки почитали их людоедами. По свидетельству Тацита, в Британии алтари орошались кровию воинов, захваченых в плен, и по внутренностям их трупов язычники вопрошали богов о грядущих событиях. Во время борьбы с крестоносцами литовцы мучили и умерщвляли христианских пленников перед своими идолами...
Во-вторых, человеческие жертвы были жертвы умилостивительные. При различных общественных бедствиях боги казались раздражёнными людскими грехами, карающими какое-либо нечестие, и только кровь преступника, его детей и родичей могла отклонить их праведный гнев... По свидетельству Юлия Цезаря, галлы в случае важной опасности и повальных болезней приносили в жертву людей, уличённых в разбое, воровстве и других преступлениях, и только за неимением их убивали невинных. Однажды, во время страшного голода, шведы предали в жертву Одину, как производителю жатв, короля своего Олафа: будучи верховным представителем народа, король должен был собственною жизнию искупить грехи своих подданных и примирить их с божеством. Греки прибегали к человеческим жертвоприношениям при солнечных затмениях, неурожаях, эпидемических болезнях и др. народных бедствиях. Так как неурожаи, голод, моровая язва, по мнению язычников, большею частию были делом злых демонов, то для отвращения подобных бед человеческие жертвы приносились подземным, демоническим божествам. Так, у германцев было в обычае во время моровой язвы закапывать в землю живых детей” (т. 2, 1995, с. 135-136).
Ещё один автор рассказывает, что ацтеки, будучи язычниками, приносили в жертву своим богам 50 тысяч человек в год. Т.е. каждые десять минут по человеку. А индейцы майя, уступая ацтекам по количеству жертв, превосходили их качеством ритуалов. После истязания жертвы, вырывания у неё ногтей и т.д., ей вскрывали грудь и вырывали сердце. Тело сбрасывали с пирамиды, на которой происходил ритуал. Внизу жрецы снимали с тела кожу и, облачившись в неё, танцевали. Мясо съедали. (Терри Диэри «Лютые ацтеки»,1998г., с.30).
К сказанному учёными мужами добавлю, что сам образ богов, которым поклонялись язычники, был, как правило, неприятным. Взять хотя бы тех же ацтеков. Их богиня Коатликуе походила на трёхметрового человека с двумя змеями вместо головы. И вместо рук были тоже змеи. По сравнению с этим чудовищем такие боги, как Зевс и Аполлон, выглядели прилично. Но они оба были гомосексуалистами (один имел Ганимеда, другой Гиацинта). А поклоняться богам-гомосексуалистам как-то, по-моему, не совсем удобно. Или, тем более, поклоняться богу в виде фаллоса. Или даже в виде быка или свиньи. Или поклоняться такой ведьме, как индийская богиня Кали с её торчащими изо рта клыками и ожерельем из человеческих черепов. Или сестре Ваала Анат, устроившей после побоища победный пир, но во время пира снова взалкавшей крови и набросившейся на гостей... Я не знаю, как Вам, Наталья Геннадьевна, а мне наши святые как-то ближе.
Если мне скажут, что нечего выдавать эти крайности язычества за его суть, то я отвечу, что жало змеи это тоже «крайность», потому что она не жалит всем своим телом. Но лишить её этой «крайности» то же самое, что оскопить человека.
-----оОо-----
А теперь сделаю очень важную оговорку: как нельзя ставить знак равенства между больным и его болезнью, так нельзя ставить знак равенства между язычниками и язычеством. Язычество это болезнь, порождённая первородным грехом наших прародителей и последующими личными и групповыми грехами их потомков. Т.е. людей, созданных по образу Божию, который остался в них после грехопадения, но уже в искажённом и порою едва различимом виде. Борьба в человеке этих двух начал – его богообразной природы и уродовавшего её греха – отразилась в языческих религиях и определила в них разные формы и степени помрачения человека. Языческие религии так же разнообразны, как человеческие болезни, но их роднит незнание истинного Бога. Язычество не было первоначальной религией людей после грехопадения. Оно созревало постепенно по мере утраты памяти о Боге.
Я, Наталия Геннадиевна, не богослов, но дерзну сказать несколько слов о первородном грехе, как понимаю его сам. Потому что в разговоре о язычестве, в который Вы меня втянули, обойти эту тему значило бы обойти самое главное. Я думаю, что на вере и верности держится весь мир. И всякий человек, и всё мироздание. Но, разумеется, на верности в самом высоком смысле. А не на верности членов воровской шайки друг другу. А что может быть выше Бога, если Он не какой-нибудь змей или бык, а на самом деле Источник всякой правды? Порвать связь с Ним значило бы обесточить все остальные высокие связи, связывающие людей. Катастрофа такого рода должна была эгоизировать людей и омрачить их умы, развить в них низменные потребности и всё большую зависимость от них.
Но первородный грех изменил не только души людей, он изменил их тела, потому что они зависят от состояния душ в намного большей степени, чем это принято думать. Разрыв с Богом ослабил усвоение человеком Божественных энергий в их непосредственном виде и вызвал энергетическое голодание. А голод понудил обратиться к пище иного рода, чем это было в Раю. Люди стали есть не только плоды растений (что было для этих растений так же безболезненно, как матери отдавать своё молоко ребёнку), но и сами растения. Хуже того. Стали поедать животных. А поскольку наши тела не были предназначены для такой пищи, то потребовалась их перестройка, принявшая катастрофический хзарактер. Перестроенные тела оказались уже неспособными превращать новую пищу полностью в человеческую энергию, как это было в Раю, и её отходы стали извергаться из тела в виде пота и испражнений. Стали замусоривать и отравлять тела. Отсюда и помрачённость грехопадного сознания. Отсюда и болезни нашего тела, его изнашиваемость и его смертность. Это всё символы первородного греха, уже непонятные для забывших о Боге и Рае.
Но и это не всё. Если человек был создан царём видимого мира, то его падение должно было увлечь за собою и растительный мир, и животный. Изменить саму физику мира, характер пространства и времени. В силу чего экстраполяция их нынешнего состояния на прошлое должна обманывать, порождать научную мифологию. Как и экстраполяция нынешнего состояния на будущее.
Главное отличие христианства от язычества в том и состоит, что язычники утратили память о Боге и созданном Им Рае. Поэтому они не могут смотреть критически на самих себя и окружающий мир. А христиане эту способность имеют. Они видят не только красоту Божьего мира, но и помрачённость её грехом, смертные процессы в мире. Язычники так сроднились с зловонием греха, что перестали его чувствовать. Они уподобились бомжам. Поэтому и принимают этот больной мир за вполне здоровый и нуждающийся только во внешней перестройке, которую обещают нам, когда придут к власти.
Но отличие христианства от язычества не только в характере понимания мира. Оно в самом образе жизни, принимаемом за истинный и достойный. В христианстве Бог, в отличие от богов-людоедов, не трубет для Себя человеческой крови, а Сам питает верных Ему Своей Кровью и Плотью. Показывая тем самым, какова истинная природа Божества и каков истинный мир Божий. И как нужно жить, чтобы быть своими Богу.
Постигая это отличие Бога от своих богов, наши предки исцелялись от слепоты и смотрели уже новыми глазами на своих жён и детей, на соседей и даже на своих врагов. Видя в них, как и в самих себе, униженный и поблекший, но, вместе с тем, страшный своим высоким смыслом образ Божий. Оскорбить который в человеке значило бы оскорбить его Создателя. И это открытие истинного Бога над собою и образа Божия в себе было по своему значению побольше открытия Америки и всех остальных научных открытий в мире.
Я думаю, что смысл человеческой истории в том и состоит, чтобы добро и зло были познаны во всей их глубине и разнообразии. Дабы избравшие добро стали подобными Богу. Т.е., при полной свободе, уже не способными на зло.
-----оОо-----
Высокие истины, однако, не безопасны для их исповедников. Они осложняют жизнь. Требуют не просто исповедания, но перестройки жизни в соответствии с ними. Иначе они обесцениваются в глазах практиков, видящих, что они имеют лишь декоративный характер. Или даже служат ширмами для прикрытия зла. А когда дискредитируется истина, оживают и идут в наступление старые заблуждения и пороки. Которые, оказывается, не умирали, а только прикинулись мёртвыми в ожидании лучших для себя времён. Высокие истины обязывают. Шутить с ними, как шутить с огнём. От вольного обращения со святынями сгорают царства. Но если огонь так опасен, то надо ли погасить все огни?
Речь идёт, разумеется, о христианском обществе. Подлинное христианское общество (не как Церковь, а как воцерковлённый народный организм со всеми присущими ему функциями – политическими, хозяйственными, военными и т.д.) есть самое трудное дело в мире. Чем ниже в нравственном отношении общество, тем легче его построить. Преступные организации плодятся почти сами собою. Для их созидания вполне достаточно эгоистических инетересов и отношения к человеку как к материалу. А добрые люди объединяются с куда большим трудом. Из сказанного следует, что бескризисного становления христианского общества быть не могло. И что оно, в своей полноте, на этой грешной земле невозможно. Но это не значит, что к нему не надо стремиться. Только в борении за осуществление идеала созидается и поддерживается разумная жизнь общества. Угасить праведный идеал и подменить его ложными значит направить обьщество по пути деградации и, в конечном итоге, погрузить во мрак. Русская история показывает, как трудна и неоднозначна по своим результатам была работа ума бывших язычников, ставших православными христианами. Какие взлёты в их жизни и какие падения были. Но история свидетельствует об этом не столько формулами, изъясняющими смысл происходившего, сколько сырыми фактами, ещё не осмысленными в той мере, чтобы осознать отчётливо и полно внутренние причины крушения и Киевской Руси, и Московской Руси, и Императорской России. Не осознав же этих причин, мы не можем творить своё будущее. Мы обречены повторять старые ошибки. Слепые, кривые и близорукие в умственном отношении не могут строить разумного общества. Их удел жить в обществе, построенном по чужим проектам.
Вот почему так важно для русских людей зорко и добросовестно разобраться в своём прошлом. Но сделать это можно лишь утвердившись на твёрдом основании, которого нет вне христианства. Это самое первое условие и осмысления нашей истории, и собирания русских людей в национальное единство. Отказаться от того, что открыло нам христианство, значило бы провалиться в безумие. Вот почему верность Православию должна стать первым русским национальным законом. Не только потому, что эта религия некогда духовно сформировала русский народ. Но, главным образом, потому, что именно Православие, при всех его человеческих немощах, сохранило истину христианства в наибольшей чистоте по сравнению с другими христианскими исповеданиями.
-----оОо-----
А теперь, изложив главное, откликнусь на некоторые другие Ваши мысли, с которыми я не согласен. Вы небрежно процитировали слова апостола Павла о том, что во Христе нет ни эллина, ни иудея, вырвав эти слова из контекста и придав им космополитический смысл. Но посмотрите, как они выглядят на самом деле. «Нет уже иудея, ни ячзычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Галатам 3, 28). И параллельный текст: «совлекайтесь ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос». Как видите, Наталья Геннадьевна, в этих словах речь идёт не об упразднении различий между людьми по национальному, половому и социальному признакам (что было бы полным безумием), а о том, что с явлением Христа эти различия отступают на второй план; что во Христе явилась в мир сама Истина, обновляющая и возвышающая эти различия, исцеляющая их от болезней и уродств; что во Христе восстанавливается духовное родство всех, разрушенное первородным грехом, и начинается собирание нового человечества, многообразного в своём единстве. Из слов апостола следует, что эти различия, сами по себе, не приближают человека к Богу и не удаляют от Него. Что первенство по части близости людей к Богу определяется только их внутренним состоянием. Что богоизбранность иудеев утратила свой смысл. Что раб во Христе уже не вещь и не двуногое животное, а человек в полном смысле этого слова. И что жена во Христе не умалена перед мужем. Не отрицая естественных различий между людьми, апостол подсекает в них злое начало, связанное с грехом, и наполняет их, насколько это возможно, положительным содержанием.
О том, что в словах апостола не было даже намёка на космополитическую идею, свидетельствует дополнительно его желание быть отлучённым от Бога, т.е. погибнуть во аде, ради спасения своего народа (Римлянам 9, 3). Вот пример христианского отношения к своему народу. Если бы русские христиане были научены так любить свой народ, как любил свой апостол Павел, то, думаю, история пошла бы иначе и не было бы проблем, возникающих у народов, которые запускают свои болезни на долгое время.
Христианство, будучи религией сверхнациональной, т.е. открытой для всех народов, является в то же время религией национальной для тех из них, которые его приняли. Национальной как по факту признания его тем или иным народом СВОЕЙ религией, так и по характеру её усвоения. Всемирность истины тем и отличается от «всемирности» космополитической идеи, что истина не упраздняет народы, а высвечивает их черты и очищает от всего больного. Так, например, греки, приняв христианство, не утратили при этом своей грекости, армяне не утратили своего армянства, а сербы сербства. И, похоже, не собираются их утрачивать. Из чего следует, что причина денационализации многих христианских народов в особенностях их истории, в особенностях их характеров и, разумеется, в их собственных национальных грехах, а вовсе не в христианстве. В русской истории разрушение национального сознания следовало не за Крещением, а за утратой сознания православного, которое, стало быть, охраняло его, а не подрывало.
Но Вы измыслили нечто прямо противоположное. И таких выдумок в Вашем письме достаточно. Приведу ещё лишь один пример. Вы изобразили язычников носителями «героического начала» и «практической мудрости», а христиан наделили «пассивностью» и «склонностью к мученичеству», обнаружили «преобладание в их характере переживаний над волевыми решениями». Но если так, то как же это получилось, что «пассивные» и «склонные к мученичеству» христиане разогнали по лесам и болотам героев и практических мудрецов, не посмотрев на то, что те были в подавляющем большинстве и все поголовно вооружённые? Это же чудо, Наталья Геннадьевна... Неужели Вы этого не понимаете? Как и того, что у Вас концы с концами не сходятся?
Вы прячете в угоду своей предвзятой мысли действительную причину поражения язычников, которая была в них самих, в несостоятельности их образа мысли и жизни. Поэтому и даёте фальшивое объяснение Крещению Руси. Но посмотрите, какое у Вас получается логическое сальто-мортале: свободный, разумный и во всех отношениях здоровый народ выращивает, по Наталье Горячевой, враждебных себе правителей, которые порабошщают его и навязывают ему разрушительную для него религию. Здесь хула произнесена не только на христианство. Вы похулили, не заметив того, наших предков-язычников, которые, будто бы, не вырастали из язычества в христианство, а покорно (как это свойственено рабам, понуждаемым бичами) усваивали ядовитые идеи. Но мало того. По Наталье Горячевой получается, что наши предки в ходе разрушения их национального сознания создавали дивные иконы и благодатные храмы, каких не умели даже помыслить, пока были разумными и здоровыми людьми. Свобода от логики позволяет фантазировать напропалую, но я не думаю, что искусство такого рода годится для осмысления русского дела.
Если бы Ваша версия Крещения Руси была верна, она запечатлелась бы в народной памяти, и наш эпос её так или иначе отразил бы. Но, насколько я знаю, в нём нет ничего подобного. В нём нет героев, защищающих языческую Русь. Но зато есть герои, стоящие на страже Святой Руси, т.е. Руси Православной (как это следует из контекста наших былин). И эти христианские герои занимают в них главное место.
Добавлю ещё один штрих. Образ князя Святослава, не лишённый некоторых привлекательных черт, сохранили только наши христианские летописи. Святослав, как известно, был противником христианства и собирался вырезать всех киевских христиан по своём возвращении из Болгарии. Не потому ли народная память этот образ не сохранила? Она вытолкнула его из себя, как всякий здоровый организм выталкивает из себя инородное тело.
-----оОо-----
Язычество – ёмкая тема, которую не исчерпать даже в книге, не то что в письме. Поэтому ограничусь сказанным, чтобы перейти к следующей теме, связанной с язычеством, но имеющей уже самостоятельное значение. В одном письме всё не поместится.
Сентябрь 1998 – июль 1999.
ПРИМЕЧАНИЕ. Это письмо – ответ на статью Н.Г.Горячевой «Не разрушение, а преодоление!», опубликованную в газете «День литературы» в августе 1998г. (№ 8 (14)).
